Влас Комар - Онфимка

Поев, мальчик начал собираться в путь. В суму кинул отцову большую ложку с вырезанным медведем на черенке и свою маленькую с нарисованными на ней брусничинами. «Зачем две?» – спросите вы, потому что наверняка не знаете, что две деревянные ложки – это не только практичные предметы для приема пищи, но еще и очень древний музыкальный инструмент, при помощи которого можно играть развеселые мелодии и залихватски танцевать под них. А какой же длинный путь без веселья?

Из бабушкиных запасников вытащил аккуратные холщовые мешочки с сухарями, сушеным мясом и рыбой, твердым сыром и вяленными на солнце ягодами. Несколько крупных луковиц дополнили набор юного путешественника.

Из сундука Онфим достал красные кожаные сапожки с узорами, которые отец купил ему на зимней ярмарке, и огромный шерстяной плащ невероятной красоты. Этот плащ был самой ценной вещью семьи и вообще-то предназначался для военных походов отца, на которые время от времени созывал ростовский князь Гостята. Был он двух сторон: одна, серая, на каждый день, из тонкого, но крепкого шерстяного полотна. А другая – из плотной рыжей шерсти, поверх которой лоскутами разных цветов вышиты были звери Лев и Индрик*, стоящие на задних лапах и побивающие друг друга в окружении сказочных птиц, на поляне у озера, окруженного деревьями, цветами и солнечными лучами. Этой стороной следовало поворачивать плащ, идя в бой, а также если из боя шли с победой. Онфимка свернул плащ вдвое, надел на плечи и закрепил слева круглой застежкой со стремительной стрелой посередине.

Из потайного ящичка в сундуке вынул папин кошель, в котором звенело сколько-то монет. Считать не стал – есть и ладно. Там же лежало маленькое дорожное огниво и огарок свечи. Повесил на свой пояс кошель, деревянный гребешок с тонкими зубьями, с двух сторон оканчивающийся лошадиными головками. Через плечо переметнул суму. В последний раз поклонился Святому месту и пошел на двор.

Никита завалился на сеновале, огромным розовым языком тщательно вылизывал себя и муркал еще при этом. Судя по всему, у этого товарища все было очень хорошо. Из зубов торчали перышки разных размеров, что говорило о том, что трапеза его была обильной и разнообразной.

– Никита, – смущенно сказал мальчик, – не мог бы ты помочь мне запрячь лошадь? Я еще не достаю до ее спины…

В этом не было ничего удивительного, потому что лошади в тех местах были такие большие и сильные, что и отец Капитон Минеич, бывало, садился на них с приступка. Онфимкина Незабудка была самой маленькой в табуне, а чтобы ее погладить по холке, нужно было вставать на цыпочки.

– Ты в своем уме? – удивился Никита и слегка поддал Онфиму по заду копытом. – Где ты видишь у меня руки, которыми я могу это сделать? Или мне зубами седло надевать да запрягать?

Окинув своего нового друга суровым взглядом, Онфим рассмеялся – действительно, как вообще это странное существо что-то делает в этом мире?

– И на кой ляд мне такого помощника подарили? Там, наверху, точно ничего не перепутали?

Вдруг в одно мгновение морда тигра неузнаваемо изменилась. Черты вроде остались те же, но рыжий цвет побледнел и стал мраморно-белым. Красивые кошачьи глаза заблестели злым золотым огнем. Ухмылка превратилась в злобный оскал. Впервые Онфим заметил, что у него огромные острые клыки.

Никита прошептал странным тягучим змеиным голосом:

– Иди, Онфим, запряги лошадку…

Онфим с ужасом понял вдруг, что его тело без всякой воли со всех ног бежит в конюшню, отвязывает Незабудку, подводит к скамеечке у крыльца, надевает ей на спину отцово седло, ловко седлает и даже вплетает в гриву несколько красных ленточек – для красоты и от нечистых духов. Покончив с этими важными манипуляциями, мальчик остановился, выдохнул… и тяжело задышал, как будто вынырнул из омута. Его даже слегка затошнило.

– Ну что, подойдет такой помощник? – послышался сзади язвительный голос. Онфим обернулся со страхом, но там стоял уже привычный тигроконь рыжего цвета и презрительно улыбался. Посерьезнев, Никита продолжил: – Никто не может ослушаться Белого Тигроконя, даже его хозяин…

От греха подальше, Онфим решил поскорее выдвигаться в путь, пока этому блаженному не пришло в голову еще что-нибудь похлеще.

***

Дорога, кое-где выложенная серым булыжником, вилась среди живописного поля, тянувшегося до самого горизонта и даже еще дальше. Недаром землю онфимкиного рода, ну, Родину то есть, называли Опольем – вся она была о полях, да о лугах заливных, сочных, разноцветных и разнотравных.