Лидия Бормотова - Степной принц. Книга 1. Горечь победы

Тропа, впрочем, была исхоженная. Или изъезженная. Судя по тому, как ровно был втоптан в неё щебень, осыпавшийся с каменных выступов, освоили её задолго до нынешнего посещения, но в данный момент никаких признаков чужого присутствия заметно не было. Долго высматривали, когда же скала явит поворот с удобной нишей, где можно остановиться, а она всё не кончалась. Двигаться приходилось медленно, чтобы кони не оступились в неизменный по соседству с тропой ручей и не сломали ноги на скользких голышах. Заехали уже довольно глубоко в ущелье, когда обнаружили вожделенное убежище, на редкость удачное, о каком можно было только мечтать. Похожее на грот, с нависающим сверху уступом. Правда, кони под каменный свод не помещались, пришлось привязать их рядом. Но зелени вокруг хватало. Стреноженные скакуны сразу принялись щипать траву. Рассёдлывать их не стали. Случись тревога – с упряжью возиться некогда, а без седла и стремян далеко не ускачешь. Впрочем, если будет тихо, можно будет этим заняться попозже. Заводную лошадку стреноживать не стали, оставили привязанной к седлу Джексенбе. Зря что ль он старался, наворачивая узлы на переднюю луку? Зато утром не придётся с ней заново суетиться.

Ночлег в горах ни для кого не был в новинку, а потому не пришлось ничего объяснять, никого понукать, каждый занялся делом. До полной темноты осталась самая малость.

Камень, угодивший в затылок Баюру, присевшему на корточки, чтобы разжечь костёр, на мгновение ослепил. Краем сознания он успел подумать, что это искры брызнули ему в лицо, и тут же повалился рядом со вспыхнувшими сучьями в кромешной тьме. Всё, что произошло дальше, уже не достигало ни его слуха, ни его сознания: ни крики, ни ржание лошадей. Он не видел, как накинулись на его спутников выследившие-таки их разбойники, как дрались его друзья, как связывали им руки, не щадя, били наотмашь, когда те огрызались и пытались вырваться.

Когда сознание мало-помалу стало проясняться, волхв не стал спешить с воскрешением. Не мешало бы присмотреться и оценить ситуацию, в которую они так глупо вляпались. Всю дорогу были настороже, а на привале потеряли бдительность, устав бояться. Надо отдать должное терпению разбойников, дождавшихся своего часа.

Голова гудела, как вечевой колокол. Никак не удавалось сосредоточиться. Мысли расплывались туманом и путались. Бок, закоченевший на холодных камнях, онемел и уже не чувствовал впечатавшихся в тело острых граней. Но один камень острым не был и подозрительно напоминал форму огнива, да и впечатался в бедро там, где находился карман. Так и есть! Даже не обыскали. Не успели? Он незаметно пошевелил затёкшими руками, убедившись, что они крепко связаны. Хорошо, что не за спиной, а впереди. Видно, некогда было возиться. Понадеялись, что удар был тяжёлый и отключил сознание надёжно и надолго, если не навсегда. Усилием воли удержался от стона, который привлёк бы к нему внимание и означал бы, что оглушённый наконец-то очнулся и приходит в себя. От костра, где он свалился, его так и не оттащили, были заняты другими претендентами на плен, а потом, видимо, не сочли нужным. Кстати, костёр хорошо разгорелся и разогнал тьму на стоянке, одинаково приглянувшейся друзьям и врагам. Увы, стоянка была единственной точкой, на которой сходились их вкусы, дальнейшие предпочтения столкнувшихся сторон, равно как и планы, расходились в противоположных направлениях. Сквозь ресницы волхв рассматривал карачей.

Их было четверо. На киргиз не похожи. Видимо, туркмены, как говорил Чокан. Они негромко переговаривались, обгрызая дымящееся мясо с костей, но язык их был волхву непонятен, кроме отдельных слов, среди коих повторялось «валихан». Знать бы, что за ним скрывается. Один из этой шайки, наверняка, был тот, что удрал в перестрелке, а потом вернулся с подкреплением, но который – неизвестно. Тогда, издали, было не разглядеть. Хотя… вон тот здоровенный детина с горбатым длинным носом и узкой змейкой губ похож на главаря. Чтобы справиться с таким один на один, пришлось бы попотеть даже ему, волхву. Что говорить о Чокане! Он для этого бугая сухая тростинка, скрутит одной левой за милую душу. Ишь, горделиво выпрямился, надменно посматривает то на своих, то на пленных, в равной степени презирая и тех и других. Глаза, ледяные, непроницаемые, словно залитые смолой, можно было принять за незрячие, если бы не уверенные, энергичные движения их обладателя. Такой хладнокровно зарежет любого ради выгоды. Или мести… Теперь-то уж их лица волхв запомнил намертво, не выжечь огнём.