Мила Бачурова - Пароль «Аврора»

– Добрались, – обронил Герман, – и бункерный живой. – Сейчас главное было – не раскисать. Чтобы ребята не почувствовали. С возрастом он стал безобразно сентиментальным, по молодости таким не был. – Через месяц домой вас заберу, раньше никак… Еще раз хоть пальцем тронешь, – пригрозил Толяну, – хоть кого – хрен тебе, а не бункерный! Ясно?

– Без базара, – согласился Толян. – Этому вот только скажи, – он ткнул в Джека, – чтобы язык свой поганый в задницу засунул! Мои, знаешь, тоже не железные. Нервничают.

– Засунет. – Герман строго посмотрел на Джека.

– Засуну, – легко согласился тот. – А при чем тут бункерный?

– Ни при чем.

– А по-моему, причем, – пристально глядя на командира, проговорила вдруг Олеся. – Герман… Ты нас на бункерного менять собрался, что ли?

Глаза всех троих уставились на командира – недоуменно и недоверчиво.

– А вот это не ваше дело, – обрубил Герман. – Всё, не прощаюсь. Через месяц приду… Уводи, Толян.

– А ну, брысь! – отшатнулся от протянувшего руки Лысого Джек. – Олеська правильно сказала? Менять будешь?

– А если и так? – Взгляда Герман не отвел.

Он мог вести себя с ребятами по-разному, но старался им не врать. Сам всегда учил: если сделал какую дрянь, так имей смелость признаться. А уж пытаться обмануть Жеку – вовсе гиблое дело, до сих пор ни у кого не прокатывало.

– Если так, то хоть бы нас сперва спросил, – оглянувшись на друзей, заявил Джек. – Может, мы домой не хотим? Может, нам тут нравится? А чё – хозяин щедрый, прислуга ласковая… – Заплывшие кровоподтеками глаза со знакомой издевкой стрельнули поочередно в Толяна и Лысого. – Ни кнута, ни матюгов не жалеют.

– Ты кого, сука, прислугой назвал?! – немедленно оскорбился Лысый, и от удара Джека спас только повелительный окрик Толяна.

По решительным лицам ребят Герман с изумлением понял, что они и впрямь не хотят обмена. Уверены, что сумеют выкрутиться сами. Обмануть, убежать, прорваться с боем. Три пары светлых глаз убежденно – верь нам, командир, мы справимся! – смотрели на него.

А он смотрел на них – и видел себя. Семнадцатилетнего. Отважного. Ни черта, ни дьявола не боящегося… Он ведь не так далеко ушел от ребят возрастом. И хорошо помнил, каким сам когда-то был – до тех пор, пока не подломила гибель Кати.

Подростки не верят в смерть, даже если видели ее не раз. Даже если прощались с погибшими товарищами, такими же гордыми и бесстрашными. Твердая убежденность в том, что ты вечно будешь молодым и горячим, не умрешь и не состаришься никогда, в семнадцать лет особенно сильна. Ребята полны уверенности, что смогут вырваться – в отличие от бункерного, если тот окажется на их месте. Какую участь приготовил им садюга-Толян, пока не знают.

И не узнают. По крайней мере, сейчас. А потом сами спасибо скажут.

– Уводи, – с нажимом повторил Герман.

– Если опять соскочить попытаетесь, – добавил Толян, – одного сожгу! Чтоб двум другим неповадно было. Так и знайте.

Светлые адаптские глаза сверкали ненавистью. Лысый с подручными утаскивали ребят с дороги.

– Месяц – долго, – провожая процессию взглядом, объявил Толян. – Две недели.

Герман покачал головой.

– Бункерному твои бойцы бок прострелили. Пока еще оклемается… Да плюс добраться туда-сюда… Месяц. – На ребят он старательно не смотрел.

– Окей, – согласился Толян. Сам понимал, что Герман будет спешить, как только может. – Месяц. На второй – зажарю. Так и знай.

Недалеко от Ногинска. 23 дня после возвращения. Кирилл

Дождь на улице поливал такой, что с высоты лошадиного роста едва видна была дорога. Лошади шли натужной рысью, копыта вязли в грязи.

– Это везде сейчас так? – перекрикивая хлещущий по капюшону дождь, проорал Кирилл.

Настенный монитор в бункерной столовой отражал дату, время и погодные условия снаружи. Благодаря чему подземные жители знали, что сегодня девятнадцатое января, температура на поверхности плюс тринадцать (по ощущениям – пять), проливной дождь и шквалистый ветер.

– Здесь еще ничего, – донесся сквозь шум голос Германа. – Здесь хоть дорога не совсем убита, верхом проехать можно. А за Пекшей – звездец, как развезло, хрен продерешься. С Крещением Господним тебя.

– Что? – не понял, сквозь ветер, Кирилл.

– С праздничком, говорю! С Крещением Господним. До того, как все случилось, с этого дня крещенские морозы начинались, верующие в прорубь ныряли.

– Зачем?

Герман знакомо дернул плечом – адапты скопировали не только тон и речевые обороты командира. Только вот прибор ночного видения ни адаптам, ни Кириллу теперь был не нужен – а из капюшона Германа выглядывал, напоминая странной формы козырек.