Андрей Горин - У каждого свой путь

Мальчик повернул за угол дома, там у нас тихое такое место. Мы там летом иногда на гитарах играем. Выскочив из‑за угла и сделав несколько шагов, я застыл в ужасе. Передо мной стояли три особи мужского рода. По-другому и не назовешь. Мой старый знакомый насильник-отморозок в том же спортивном костюме PUMA, c ухмыляющейся рожей, амбал метра под два со шрамом на левой щеке, одетый в синий спортивный костюм NIKE, с толстой золотой цепью на шее, и третий. Вот этот третий меня и поразил. Худой, с морщинистым лицом земельного оттенка, со впалыми щеками и крючковатым носом, ростом не более 1,7 метра. Одет в черные стильные брюки, баксов за двести, малиновый пиджак не меньшей цены и черную шелковую рубашку с длинным открытым воротом, из‑под которой торчала одна из ходок этого пассажира – размытый черный купол церкви с крестом. Золотая цепь внушительных размеров обвивала его цыплячью кадыковатую шею. Мальчик стоял рядом с Худым и что‑то ему сказал. Худой сел на корты (так на зонах уголовники, пережидая этапы сидят на корточках), потрепал парня по волосам и сунул ему в руку деньги.

– Ну давай, шкет… беги.

Голос был у него тихий, с небольшим свистом. Он поднялся и внимательно меня оглядел. Взгляд колючий, злой. Глаз дергается. Наверняка сидит на «хмуром» (это на их жар‑ гоне – героин). Возраст его даже невозможно определить – от пятидесяти до семидесяти пяти. Да и похоже, у него «тубик», о чем говорило постоянное его покашливание. Наверно почалился по зонам, там и подхватил.

– Лис. Этот?

– Да. Этот козлик, – ответил мой старый знакомый. Я медленно начал пятиться, но тут меня крепко схватили за руки сзади два быка.

– Не торопись, здесь уходят, когда я разрешаю. Меня зовут Сева. Ты обидел моих людей. А я этого не люблю. И ты за это ответишь. Останешься здесь. Кончайте его. И тут меня как бы прорвало.

– А ты знаешь, что твои ублюдки хотели сделать с девушкой?

– Нет. Мы тебя опускать не будем. Ты приговорен.

Холодный пот прошиб меня. Все, приехали. Говорят, что жизнь мелькает перед глазами в этих случаях. Нет. Я лихорадочно думал, искал выход, но смерть уже дунула мне холодом в лицо. Амбал достал пику и двинулся на меня. И тут я вспомнил про Вахрама. Он раньше жил в нашем дворе и всегда ко мне хорошо относился. Потом ушел в братву и поднялся до положенца, смотрящего нашего города. Я плохо разбираюсь в их иерархии, но то, что Сева под ним ходит – точно. Если не так, то все.

– Да пошел ты, упырь. Пускай Вахрам решает.

Когда я сказал «Вахрам», Амбал остановился и поглядел на Севу. Что, сработало? Сердце у меня ходило ходуном. Точно, сработало. И я решил добавить.

– Я под Вахрамом. Ответишь перед ним, если что…

Взгляд у Севы заметался. Был бы один, прирезал бы, не задумываясь. А тут столько свидетелей, и Вахраму точно донесут. А по понятиям сейчас Сева должен говорить не со мной, а с моей крышей.

Пауза зависла. Напряжение нарастало. Сева аж почернел от злости и гнева. Быки притихли. Тут и они могут попасть в непонятку. И так уже не один из них канул в неизвестность.

Сева наверняка все понял и, видимо, решил не рисковать.

– Ну что ж, пусть будет так. Но смерть твоя будет мучительная. И ты будешь жалеть, что не умер сейчас.

Он сказал это так тихо и зловеще, что вздрогнул не только я, но и быки тоже.

Добрался домой на ватных ногах. Забрался в кровать. Мысли летали как молнии. Остался жив чудом. Отсрочка. Вахрам. Да помнит ли он меня? Ему было двадцать пять, когда он жил в нашем дворе. Мне десять. Да, он хорошо ко мне относился. Всегда давал свои коньки покататься. У меня были фуфлыжные, а у него – лезвия экстра с противошай‑ бочными ботинками. Мало у кого были такие коньки. Дал почитать книгу Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». А может, он сейчас совсем изменился? Бежать? Куда? От этих упырей не убежать. Нет, надо пойти на улицу. Выйдя во двор, слонялся, пиная пустую банку, и все гонял мысли. К ментам? И тут я увидел нашего соседа по дому – Колю Синего или Колю Один зуб. Это у него погоняло такое, дал кто‑то из соседей. Так и прилипло. Мужичок лет семидесяти, из которых лет двадцать пять отсидел. Весь в наколках. Вот почему и Коля Синий. А Коля Один зуб – у него во рту один зуб и спереди. Обычно спереди первые выпадают. Появился Коля у нас давно, я уже и не помню, когда именно. Кочегарка раньше у нас была, он там и работал. Жил прямо в кочегарке, ни с кем не общался, все его сторонились. Да это и понятно, внешность – «что б я так жил». Поговаривали, что раньше был деловой – не то в авторитете, не то чуть ли не вором был. Но что‑то произошло, и он отошел от дел. Может врут, а может, правда. Я думаю, что где‑то посередине. Потом кочегарка накрылась, провели центральное отопление и Коле дали в соседнем доме однокомнатную квартиру на первом этаже. Еще когда он работал в кочегарке, я иногда заходил к нему. Его я не боялся. Была в нем какая‑то внутренняя справедливость. Всегда немногословен, не пил. Редко, но ему приходили письма, которые он берег и перечитывал. Не знаю, чем он меня заинтересовал. Да и он был всегда рад моему приходу. Я это заметил по его глазам. Расспрашивал про школу. Как учеба? В общем, ни о чем. А как в квартиру переехал, так я ни разу у него и не был.