Анна Хан: У каждого свой путь в Харад

Вых проснулся посреди ночи от холода.

Он попробовал втянуть ноги под покрывало. Ничего не вышло. Жена почти полностью утащила одеяло на свой край кровати, оставив Выху на разживу куцый угол.

Согреть ступни об ее теплые колени тоже не получилось. Леветина угрожающе заворчала от прикосновения и отползла еще дальше. Разумеется, вместе с одеялом.

Вых сел на кровати. Поскреб волосатый живот под рубахой и вздохнул. Хватали за пятки поднимающиеся от половиц гонцы сквозняка и оттесняли его чуткий сон все дальше.

Нет, одеяло не было в хате единственным. Их с Леветиной семья вполне даже зажиточная, не какие-нибудь там голодранцы. Не лентяи и не голь деревенская. Работают, стараются, на ветер деньги не пускают; как говорится, все в дом, все в семью. Так что второе и третье одеяла в доме имелись.

Но лежали-то они на печи в углу хаты. И под ними спали дети. Может, там одеялки и без особой надобности – печь-то теплая, да и согревают они друг друга. Как котята в лукошке. Но отбирать что-либо у родных детей Вых ни в жизнь бы не стал.

«Вот разве что перебраться к ним?» – Вых с тоской посмотрел в угол. Сам он был маленьким, квелым (не в пример дородной жене), но даже он не поместился бы с краю на свободном пятачке полатей, не рискуя свалиться во сне прямиком на пол.

– Лететь не высоко, да падать твердо, – пробормотал Вых и снова вздохнул.

Решение родилось само собой. Теплый женин тулуп висел в сенях, если класть его поперек – в самый раз Выха закроет целиком. Зевая, мужчина поплелся в сени. Уже там, путаясь в рукавах зимней одежды, ему пришла в голову мысль сходить на двор. Само собой, не просто так поглядеть на звезды, а по нужде. Все одно ж не спится. А так вроде и не зря встал.

Ночь была звездная. Вых с чувством зевал, глядя в небо. Размышлял – будет ли завтра дождь. И если будет, то на сколько зарядит. Он почти закончил свое маленькое дело, когда взгляд соскользнул с высоты на землю. На видневшуюся у подножия поросшего лесом холма деревушку.

Там, внизу, в тени, сползшей с холма под лунным светом, перемещаясь, мелькали огни. Совсем уж не к месту, если принять во внимание позднее время суток.

Вых мгновенно захлопнул рот и выпучил глаза. А снизу на него таращилась вспыхивавшими окошками хат проснувшаяся посреди ночи невесть с чего деревня.

Огоньки вырвались из деревни на большак, а оттуда свернули на дорогу, возникшую из некогда прорубленной в стене леса просеки. Конники с факелами. А дорога эта пренепременно к избе Выха выводит. А ей-то и некуда больше…

Череда изменений на картинках, впечатывающихся в мозг Выха между взмахами век, была невероятно стремительна. Он отчаянно моргал, не в силах поверить в то, что все происходящее ему действительно не снится.

Выгода, которую получала деревня от соседства с семейством Выха, являлась гарантией сохранения его инкогнито для всего остального мира. Он был лелеемым сокровенным. Курицей, несущей золотые яйца. При появлении опасности в окошко Выховой хаты скребся посланный из деревни очередной, почти наверняка сопливый, но быстроногий гонец.

– Дядь лесовик, эй, дядь! Повставайте тама все – принесло невесть кого давеча. Лихие люди! Про тебя пытают! Ховайтесь!

Семья лесовика исчезала в чаще, пока селяне, разводя руками и изображая неведение, выигрывали для них время. Мужики посмеивались, оглаживая бороды: «Какие такие лесовики? Вот вы вроде образованные люди, не темные, а в сказки верите. Как маленькие, право». Бабы взвизгивали и плевались: «Какие лесовики – вона церковь недавно справили только! Наветы все это рыманских чистоплюев! Ах, так вы с Ольмхольмской стороны прибыли… Так с озерников что взять? Им везде нечисть мерещится. Их спроси, так у них в озерах рыбы через раз разговаривают на удматорском языке!»

Когда пришлый люд не вызывал подозрений, разговор шел в несколько ином русле. «Чевой вы говорите? Лесовика нет, никакого не знаем, а проводник он есть, это да. Только он в Потлове. Ага, у князя Всемира. На службе. Если не к спеху вам, так мы можем и посодействовать, конечно…» Мужики угодливо кивали, пряча за улыбкой хитрый прищур. «Посодействовать оно, конечно, завсегда можно. Только вот сколько уважаемые путники заплатить-то собираются?»

Вот так и получилось, что со времен последнего военного похода Рымана на Потлов никто посреди ночи в дом к Выху не врывался. Ни с факелом, ни без.