Анна Хан: У каждого свой путь в Харад

«Не поймешь – большой, ссутулив плечи, стоит или на самом деле невысокий? С макушки одна ткань… Да столько, что хватило бы всю семью обшить. Вроде монах – ряса, подпоясанная скрученным кожаным поясом, четки петлей каменьев колышутся… А с другой стороны – странный больно для монаха…»

А вот бабенка с ними явно бесноватая. А и то, какая иная с мужиками бедовыми таскаться по ночи будет? Вых так решил сразу, как только ее увидел. Крикливая, с нервным, подергивающимся лицом и колтуном непонятного цвета волос на голове. Не женщина, одним словом, с виду пацан-подросток с торчащими ключицами и худыми запястьями.

Вых закончил наконец свое мудреное занятие, поднялся с лавки. Поняв, что вот именно сейчас мужу придется все-таки выйти из-под родного крова, Леветина тихонько взвыла. Она посторонилась, пропуская всех пришлых на выход. Вжалась в угол, чтобы никак даже краем одежды не испачкаться от соприкосновения с ними. И стремительно вынырнула из своего убежища, чтобы лишь на мгновенье уткнуться лицом в плечо уходящего Выха. И тут же отпрянула, горько заплакав навзрыд, утираясь уголком платка.

– Да не ной, хозяйка! Чай не на войну его забираем! Рановато оплакивать-то! – Женщина-подросток ловко приладила хлыст за голенище сапога. – Хейя, Гыд, выезжаем! – Она легко вспрыгнула на лошадь позади меньшого всадника. Прижалась к его широкой спине и оказалась одного с ним роста – макушки, колени и ступни на одном уровне. – А ты, мужичок, влезай на мою кобылу. Своей, поди, разжиться не успел.

Вот этого Вых ну никак не ожидал. Домашние животные, в отличие от диких, были для него загадкой, а высоченных лошадей он и вовсе даже боялся.

– Я, это… – Он кашлянул, прочищая горло. – Мне оно, того… пешком сподручней будет.

– А нам пешком несподручней, – пробасил черноволосый бородач. – Время у нас жжет.

– Вообще-то путь неблизкий, – пробормотал Вых, все еще мысленно соизмеряя высоту лошади со своим ростом. – И так-то оно быстрее, конечно…

– Не боись, задохлик, – усмехнулся всадник, – поедем шагом.

Вых оглянулся. Леветина все так же стояла, тяжело привалившись к дверному косяку. Поймав взгляд мужа, женщина взвыла чуть громче. Душу Выхову царапнуло что-то нехорошее, противно-лохматое.

«Дай бог, не последний раз видимся, – подумал он, глядя на все больше утопающий в темноте силуэт жены. – Эх, жизнь! Что так, что этак, все одно помирать когда-нибудь придется. Только вот прямо сейчас не хочется. Сейчас бы выдюжить. Не пропасть. Не сгинуть. Так-то оно и выйдет – а как иначе? Не может быть такого, чтобы на роду Выхову было написано помирать так скоро! Не, шалишь, выкручусь! Ох, только б этот шестой не подох по дороге».

Тревожные предчувствия не обманули Выха. Шагом никто ехать не собирался. Уже после первых двадцати метров лошади перешли на легкую рысь. Зубы Выха клацали в такт перестука копыт, а сам он елозил по спине кобылы из стороны в сторону.

– Первый раз в седле? – бросил тот всадник, который раньше обозвал его задохликом.

Вых кивнул. И поблагодарил Бога, что ему не пришло в голову отвечать вслух – если всего лишь кивая, он умудрился прикусить себе язык, страшно даже подумать, что бы произошло, реши он всерьез пошевелить челюстью.

Бородач неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал.

Вых судорожно вцепился в вожжи, стараясь поймать движение лошади, понять его и слиться с его ритмом. Это никак не удавалось – лошадь то и дело храпела, сбивая шаг. Явно стараясь показать, что соседство с лесным человеком ей удовольствия также доставляет мало.

Что поделаешь, лесные люди и прирученные животные не привыкли доверять друг другу. Лошадь не доверяла запаху дикого леса, возникшему нежданно-негаданно на ее спине, а Вых доверял своим собственным ногам больше, нежели чьим бы то ни было.

Все знают об этом.

Вернее, видимо все, кроме этих пятерых. Так что Выху только и оставалось, что неумело трястись на лошадке да молиться, чтобы наезженная дорога осталась позади, а норовистая кобыла не взбрыкнула задом, скидывая его себе под ноги, чтобы втоптать в придорожную пыль.

Скоро, к своему неудовольствию, он отметил, что, если бы раненый не стонал при каждом неудачном толчке подводы, вся кавалькада уже бы летела самым быстрым аллюром.

«Ну ладно, понесло их ночью через болото – меня из сна выдернули: веди через топь прямо сейчас! Может, и правда за товарища переживают, прикипели к нему душой, боятся, что до рассвета недотянет, болезный. Все мы под Богом ходим, кто знает, кому в который час?.. Но сейчас-то зачем так бежать? Скакать так зачем? Этому на подводе лучше от этого, что ли? Не ровен час, все его раны разом откроются и истечет он кровушкой, а меня, горинушку, человека подневольного, в лесу порубят со злости душегу-у-убы! – Вых обернулся и поймал на себе взгляд деревенского возницы. И как будто глянул на свое отражение. Взгляд у того был той же волчьей тоской полон. Тоской, когда волчья лапа в капкан попадает. Видно, парня обуревали те же мысли, что и Выха. Может, и не виноват он, может, зря я на него так подумал. Может, вынудили его дом мой указать? Может, смертью грозили? Ему или семье его? Если рассудить, так это ж не в первый раз вот так вламываются… Орут, шумят, будят. Детей пугают… Прав был брательник мой. Прав как никогда. Это когда еще Них говорил: «Перебирайтесь оттудова. Неспокойно у вас там стало. А будет еще шибче». Ему-то как можно было не поверить и тянуть кота за хвост с переездом? Сам-то Них от таких вот бродяг вдоволь настрадался. Пошел как-то раз сопровождать одну парочку до Харада, а вернулся со шрамом через всю спину и только половиной от всех обещанных денег.