Анна Хан: У каждого свой путь в Харад

И почему приходится открывать эту треклятую дверь каждому, кто громко стучит? Нет, надо, надо уходить. Поглубже в лес, подальше от людей. Опять охотой да рыбным промыслом жить… Да… Вспомнить предков обычаи…»

Вых с надеждой взглянул на возвышающийся вокруг темной стеной лес.

Он лесной человек. Лес не оставит его. В лесу много тропок. А лазеек еще больше. Места здесь такие – деревенские ведь не зазря болотную топь проклятой прозвали. Уж больно много народу в ней сгинуло безвозвратно.

Обычных людей природа лазеек и их свойства, так удачно используемые Выхом и его родственниками, пугали до невозможности. Как тут не испугаться, когда попадаешь совсем не туда, куда держал путь. И, более того, выбраться оттуда не можешь.

«Только бы, как заедут в чащу подальше, случай подходящий подвернулся. Много ума не надо: свалился с коняги в кусты в нужном месте, к лазейке поближе, и ноги в руки», – думал Вых. Бешеная чехарда мыслей постепенно приходила в норму. Его они не догонят. А назад к дому вернуться – никого не найдут. Дети погребным ходом ушли, Леветина тоже не дура – уже наверняка к своим в деревню спустилась, а те родичей прячут надежно. В этом плане круговая порука вещь весьма и весьма удобная.

«А можно так вообще из одной лазейки в другую скакнуть, а банду эту посреди прохода и бросить. Сколько они там по ней проплутают, пока выход найдут, и где выйдут… Вот как если подтянуть ноги повыше на седло и оттолкнуться ступнями и коленями…» – Вых почувствовал легкое движение позади шеи. Как будто кто-то подул в затылок. Он чуть повернул голову и тут же уперся взглядом в черную тень под капюшоном. Незнакомец в монашеском плаще догнал его и ехал совсем рядом.

– Даже не думай, – тихо сказала тень.

Волосы на макушке Выха приподнялись: «Откуда он…»

– От твоих мыслей так несет. – Всадник не отворачивал лица, вернее темноты, скрывающей его лицо в раструбе капюшона, потому что даже смутных черт лика разглядеть Вых не мог, как ни старался. И ему приходилось глазеть, словно в черный провал под кромкой плаща. Он смотрел и вспоминал, вспоминал и тут же хотел забыть.

Он вспомнил свой недавний страх.

Тот страх, который пересилил, и боязнь подпаленной крыши, и недоверие к незнакомцам. Тот страх, который все же больше похож на ужас.

«Так вот почему мы открыли дверь…»

Из памяти вынырнула картинка: Леветина, сидящая на сундуке, за ее спиной тонкие нити щелей двери. В которые бьется свет от огня факела.

– Открывай! Открывай дверь! А то спалю все на хрен! – кричит за дверью женщина.

– Нет времени, – говорит кто-то другой. – Рина, отойди.

И вдруг свет исчезает. Как будто его кем-то заслонили. Как будто кто-то прижался к двери с наружной стороны. Леветина взвизгнула, спрыгнула с сундука, и вот тут Вых увидел, что затмило свет за ее спиной.

Чернота и холод проступали сквозь доски двери.

Дым от костра, в котором горят смоляные ветки. Клубы валят сквозь щели дверного полотна так густо, будто двери нет. Как будто она нараспашку, а костер на пороге. Да не один костер – несколько, по всем косякам, потолку. И ото всех – дым. Но он не расползается по комнате. От него нельзя отмахнуться, разгоняя плотный смог, и нельзя вдохнуть – нельзя задохнуться, угореть. Его можно только испугаться. До смерти.

Густые облака дыма стремительно проникали в дом как под порывом сильного ветра. Как если бы налетел шторм и обрушился всей силой на несговорчивую преграду. Сгибая дверь, просачиваясь тонкими жесткими струями сквозь каждую найденную щель. Но только ветра снаружи не было, а дым все равно проникал вовнутрь так, как будто дом сам решил его всосать в свое холостое нутро.

Холодный дым без запаха – он и не дым вовсе.

Пелена зависла над порогом. Вых видел, как блестят за ней на двери и стенах капли влаги. Это притягивало к похолодевшим поверхностям дыхание ночи. Капли медленно скользили вниз.

Раз – и темнота сгустилась в фигуру. Обращенное к полу лицо скрывали темные, спадающие до плеч волосы. Монах медленно поднял руки и надел капюшон. Его тень надежно спрятала лик, и только тогда он поднял голову и тихо произнес:

– Вам необходимо открыть дверь.

Сердце у Выха колотилось где-то в горле. Он не мог видеть лица монаха, но точно знал, что тот смотрит прямо в его глаза. Или даже глубже – в самую середину сердца.

– Ничего не было, забудьте все это, так ведь не бывает, – донеслось из-под капюшона. Монах отступил к стене. – К вам очень сильно стучали, и так как по-другому было нельзя, вы просто открыли дверь…