Дарья Прокопьева - Жемчужный узел

– Нет-нет! Открытые плечи мне ещё рановато!

Модистка замерла. Лизавете даже показалось, что вот сейчас выражение её лица даст трещину: улыбка сменится удивлённо приподнятой бровью, – но нет. Румянцева, пускай и с запозданием, кивнула:

– Как пожелаете, ваша степенность. Пройдёмте снимем мерки.

Лизавета послушно проследовала за ней и поднялась на невысокий помост. Модистка закружила вокруг, лихо орудуя то иголками, то отрезами бумаги, то аршинной линейкой. Лизавете оставалось только лишний раз не шевелиться и терпеливо ждать.

Сестёр рядом не было: они никак не могли сделать выбор. Точнее, Александра-то определилась, но остановилась, вопреки моде, на тёмном оттенке. Теперь Наденька её отговаривала, а Маша подначивала, наблюдая за спором как за увлекательным спектаклем. Деталей Лизавета не слышала, но по долетавшим даже до неё голосам понимала: угомонятся сёстры ещё нескоро. Разве что их остановит кто-то из других покупательниц – одна, вон, уже вся сжалась от негодования, так и глядишь…

– Да хватит же, мама!!! – Лизавета резко развернулась, задев модистку.

Неожиданно громкий крик заставил замолчать даже её подруг. Все взоры обратились к дальнему углу магазина, где стояла совсем юная девушка – наверное, ровесница Маши. Именно она сейчас, вскинув подбородок, распинала собственную мать:

– Только и говоришь, что о том, как мне нужно себя вести, что делать, что говорить, что думать, боже ж ты мой! – она аж ножкою топнула. – Надоело, надоело пуще пареной репы! Надоело наряжаться как все, надоело думать о других, надоело желать только замужества – да не хочу я замуж-то выходить! Я стихи писать хочу, в столицу хочу, в поэтический клуб!..

Звук пощёчины – смачный, резкий – заставил Лизавету вздрогнуть. Мать девушки, в которой она с запозданием признала барышню Смирнову, тоже из купеческих отпрысков, склонилась и что-то прошипела на ухо дочери. А затем схватила её за руку и разве что не вытащила из салона, да так резво, что едва не столкнулась с разинувшей рот Наденькой – той пришлось отшатнуться.

– Да что ж это такое, – пробормотала Румянцева так тихо, что Лизавета не услышала бы, не стой так рядом. – Дорогие гостьи, прошу простить за сей прискорбнейший инцидент! Надеюсь, он не сильно растревожил вас. А чтобы хоть немного скомпенсировать вам пренеприятнейшее зрелище, прошу вас – выберите для себя или своих дочерей любую ленту для волос, какая вам только понравится.

Это сработало. Покупательницы единой волной хлынули к прилавку с лентами, перешёптываясь и переговариваясь. Модистка тяжело вздохнула, откидывая выбившуюся из причёски прядь со лба, и поймала взгляд Лизаветы:

– Вы тоже можете выбрать.

– Зачем? Ведь это была не ваша вина?

Румянцева промолчала. Лизавета уже решила, что та не ответит – но модистка повернула голову, поглядела на то место, где совсем недавно стояла скандальная барышня, и тяжело уронила:

– Отчасти, может быть, и моя.

Что она имела в виду, Лизавета побоялась уточнять.

Почему-то о словах модистки Лизавета не рассказала ни подругам, которые потом ещё полдня обсуждали случившийся инцидент, ни маменьке, которая уже за ужином без интереса спрашивала её о прошедшем дне. Но слова эти никак не выходили у неё из головы – вместе с жалостью к юной Смирновой.

Отвлечь Лизавету от тягостных мыслей смогла лишь хлопнувшая в прихожей дверь и последовавший за этим басовитый окрик:

– А что ж это меня никто не встречает?! Неужто забыли батьку?!

– Стой, куда! – тут же вскричала маменька.

Но Лизавета не слушала. Отбросив столовые приборы, она вскочила из-за стола и побежала ко входу в дом так, что юбки развевались за её спиной. А отец уже ждал, распахнув тёплые объятия.

– Здравствуй, здравствуй, мой птенчик, – пробасил он, и Лизавета почувствовала, как в макушку ткнулся колючий подбородок. – Вижу, соскучилась!

– Ты как? Как доехал? Голодный? – едва отстранившись, завалила его Лизавета вопросами. – Устал, поди! Давай я слуг сейчас снаряжу, чтоб воды тебе на ванну нагрели!

Она уже готова была сорваться с места, но отец удержал, сжал крепко-крепко её предплечья:

– Постой, дай на тебя наглядеться!

Лизавета удивлённо посмотрела снизу-вверх. Отец глядел на неё в ответ с какой-то непривычной нежностью и словно бы не мог наглядеться. Нет, он и раньше смотрел на неё исключительно с любовью – но теперь тёплые чувства будто смешивались с какой-то… грустью?

– Всё хорошо? – осторожно поинтересовалась Лизавета.