Дарья Прокопьева - Жемчужный узел

– А отдай её мне.

Микула застыл с открытым ртом, не договорив.

– Не в жёны, конечно, – водяной махнул рукой, будто это было что-то само собой разумеющееся. – В услужение. На три года, вместо себя.

Тишина воцарилась гробовая. Водяной ждал, Микула смотрел. Время на минуту застыло, а потом медленно, с усильем пошло. Водяной придвинулся ближе, подтянулся, перегнулся через борт опасно накренившейся лодки:

– А что? Ты же говорил – что угодно отдашь? Сам ты уйти не можешь, тебе семью кормить надо. А она семью не кормит, пользы в дом не приносит. Так хоть тебе да матери поможет, доброе дело сделает. Всем хорошо.

Микула закрыл глаза, лицо его исказила гримаса. Знал же, дурак, что нельзя обещать что угодно! Знал, и всё равно угодил в эту ловушку.

– Другого не попросишь? – спросил обречённо.

– Нет. Либо ты, либо она – и спокойная, обеспеченная жизнь для твоей семьи.

Водяной вернулся в воду, замолчал. Не торопил, лишь изредка с интересом и хитрецой поглядывал на Микулу: чегой там в купеческой голове творится.

– Но что я жене скажу?

Водяной усмехнулся.

– Что партию нашёл хорошую. Жениха богатого, достойного, но с причудой: родственников невесты видеть не желает. А чтобы недолго думала, вот это ей покажи, – он опустил руку в воду, а когда поднял, на пальцах повисла длинная нить отборного, чистого жемчуга.

Микула уставился на неё, как на чудо света. Идеально круглые, совершенно одинаковые камешки мягко поблескивали на утреннем солнце, гипнотизировали. Им вторил мелодичный, покачивающий на волнах голос:

– Через три года приедешь, заберёшь Лизавету. Людям скажешь, что вдовая она стала, а саму девчушку снова замуж отдашь. Ну, подождёшь чуток, чтоб поверили, будто она скорбела – и отдашь. А я, глядишь, если дочка твоя работать хорошо будет, подарок вам сделаю. Будет наследство от почившего супруга. Богато жить будете, Микула!

Услышав своё имя, тот словно очнулся. Поднял взгляд от жемчужин, посмотрел на водяного. Тот спокойно поглядел в ответ и безмятежно улыбнулся, точно знал решение, которое Микула ещё не принял.

– Обещай, что с ней всё будет в порядке.

– Она вернётся к тебе в целости и сохранности. Я даже готов скрепить это обещание рукопожатием. Для нас оно священней, чем для вас.

Микула посмотрел на протянутую руку, будто та в любой момент могла обернуться клинком. И когда он сжал её, это ощущалось, как порез – только не на ладони, на сердце. Микула знал, что предаёт свою дочь, когда произнёс:

– По рукам.

Рукопожатие вышло неожиданно обычным: пальцы водяного не были ни холодными, ни склизкими – разве что мокрыми. Угроза была лишь в словах:

– Жду девицу через семь дней – хватит же, чтобы туда и обратно доехать? А если опоздаешь хоть на час, я вас обоих заберу. С потрохами.

Водяной осклабился и отпустил руку Микулы. Тот отшатнулся – от резкого движения лодка покачнулась, едва не повалилась вверх тормашками. Микула упал на дно, вцепился в борта, выравнивая равновесие. И только потом заметил, что водяного и след простыл. Лишь нитка жемчуга висела, перекинутая через борт.

По лестнице прокатился ворох из юбок и голосов и в холл с неподобающим топотом и хохотом вывалились три растрёпанные девицы. Две из них ещё продолжали смеяться, когда третья резко затормозила и ткнула острыми локотками сестёр под дых. Те, закашлявшись, готовы были на неё наброситься, но вдруг и сами замерли, притихнув.

С противоположной стороны холла за ними, поджав губы и скрестив руки на груди, наблюдала четвёртая проживающая в этих стенах женщина. Удостоверившись, что на неё обратили внимание, она медленно покачала головой из стороны в сторону:

– Так совершенно не пойдёт. Где это видано… – тут женщина медленно двинулась вперёд, обходя девиц по широкому кругу, – где это видано, чтобы девушки на выданье из уважаемой семьи вели себя, как базарные девки? Извольте-ка объясниться перед матерью.

– Но маменька!.. – начала одна, подбоченившись и приготовившись спорить.

– Ох, маменька… – уставилась в пол вторая, явно пристыженная.

– Ой, маменька, – затараторила третья, выступив было вперёд.

Женщина взмахнула рукой, мигом заставляя их замолчать.

– Божечки, у меня от вас голова раскалывается, – коснулась она пальцами виска. – Нет бы, взять пример с Лизаветы – вот же воспитанная, вежливая, спокойная девочка! А вы?! Обормотихи!..

Только сейчас девицы заметили, что в холле они с матерью были не одни. У стены, изо всех сил пытаясь слиться с ней, мялась ещё одна девушка.