Геннадий Федин - Как я потерял танк

И вот мы едем на смотр со сломанным автоматом. Но не понимаем, что нам за это будет. Возможно и ничего, не потеряно же личное оружие.

Вообще забавные случаи и персонажи встречаются в войсках всегда и везде. Один боец намазал на ночь лицо солидолом, «жир, – говорит, – теплее будет». Утром прямо сразу в медчасть отправили, волдыри с лица сводить. Другой, "травник" едренть, всё кору с деревьев заваривал и пил. Его уж из медчасти не вернули. Комиссовали, наверное. Третий, это отдельная песня.

Поставили его, третьего, то есть, в караул. А мимо части сквозь лесную просеку, дорога идет, типа как у нас федерального значения. Ночь уже. По той дороге поляк на личном авто едет. Плохо поляк Чехию знает не Польша ведь. Видит, сквозь просеку огоньки горят. Думает, остановлюсь, спрошу живого человека. «Где, – мол, – я?» Не знал же он, что огоньки эти, по периметру советской воинской части разбросаны. Нашел поляк тропиночку, подходит к забору из колючей проволоки. «Дурашка, куда ты? Колючка же, ночь. Ты бы поляк внимательно подумал, развернулся бы да ушёл». Может и хотел уйти, да не успел.

– Стой, кто идет?

Поляк по-русски не понимает, понятно.

– Počkej, kdo jde?

Поляк, видимо понял, языки то похожи. Но оцепенел. Молчит.

Далее понятно:

– Стой, руки вверх.

– Stát, ruce nahoru.

Далее еще понятней:

– Стой, стрелять буду.

– Stoj, střelím.

А еще далее по всем правилам военной науки, предупредительный выстрел вверх. И огонь на поражение. Х..й знает, как поляк успел за дерево спрятаться. Однако не пострадал. А «Третий» 28 патронов из тридцати выложил в поляка, ни одного не попал. Слава богу.

«Третьего» тоже отправили на родину, дабы не лежало пятно позора на элитной воинской части в забугорной стране. А в чем пятно позора не уточняется, то ли в том, что действовал не в строгом соответствии с уставом караульной службы, то ли в том, что стрелять не научили бравого солдата кадровые офицеры.

Я б на месте поляка, все одно б не выжил! Умом бы тронулся, точно.

Так, что случай со сломанным автоматом это цветочки.

Ягодки впереди.

Мы имеем сломанный автомат АК-74. Находимся на сортировочной станции. Наш милый уже сердцу кусок заливает будущее горе. И невозможно его упрекнуть в этом: как он будет объяснять своей жене, украинке, отсутствие поощрений, а главное невозможность в ближайшее время получения очередного воинского звания: «старший прапорщик». И не решено еще как отреагируют на беду его, старшие офицеры на смотре дивизии. Развернуть поезд он не может.

А мы-то дураки! Нет бы, дать проспаться товарищу прапорщику, поддержать утром. Мол: – «Утро вечера мудренее».

НЕЕТ!

Мы – «дурилки картонные». Идем в самоволку. Идем мы за вином в чешский привокзальный ресторан. От наших комбинезонов за версту несет мазутом, соляркой и каменным углем. Мы два дня не мыты, волосы наши сальные (хотя и не длинные). Мы в яловых сапогах. Мы практически, сами по себе являемся химическим и газовым оружием одновременно. Применить мы его можем, если любой из нас снимет сапоги, чтоб перемотать портянки. Мы запрещены всеми конвенциями мира.

И мы идем в ресторацию, чтоб купить благородного вина. Мы не можем купить плохого вина, потому что все магазины, где оно продается, закрыты, уже полночь. Мы по крохам набрали на бутылку хорошей водки, с ресторанной наценкой. Браво идиотам.

Подходим к ресторации, минуем целующуюся парочку (они сразу перестали целоваться – амбре такое!), поднимаемся на второй этаж, ибо там стойка бара с напитками. Наблюдаем ошалелую публику. Прекрасное заведение в стекле и металле. Интерьер изумительный, шикарные женщины, элегантные мужчины. Мы направляемся к бару. У стойки на барном стуле молодая особа. Я не знаю, как она не крикнула Uložte ruskou armádu! Но в целом, конечно сплошное оцепенение! Молодой парень, видимо ухаживающий за этой девицей, быстро отступил, если не сказать свалился. Один бармен вопиюще сдержанно спросил, что-то нас по-чешски, я потом понял, что привыкший к любой публике он так научился быть вежливым, что даже угроза химической атаки, не могла запугать его. Мы показываем ему количество чешских крон, включая мелочь, что бы он сам выбрал для нас бутылку водки. Он опять не возмутился, но видно было, что своими чистыми руками считать, то, что мы ему подносим, не станет. Видимо сообразив, что от нас надо избавляться, потому что дамы начали падать в обморок, он взял красивую бутылку водки. Поставил на стойку. Мы оставили кроны.