Михаил Найдич - Высшая мера

Видимо, контролеры посчитали, что на последнее действие никто из безбилетников не пойдет: какой смысл? Публика спокойно входила в театр, мужчины привычным движением бросали папиросы в урну. Мальчишки, слегка испуганные, вошли тоже — контрамарка была у Петра, а билет с оторванным контролем у Славки. На галерке оказалось немало свободных мест и, они, почти не дыша, забились в угол.

Поднялся занавес, заиграл оркестр. Но внезапно погас свет — и музыка оборвалась. Кое-кто из публики зашумел, даже засвистел пронзительно. Послышались голоса: «Сапожники! Опять движок у них сел!» Петро тоже приготовился свистеть, уже вставил два пальца в рот. Славка вовремя потянул его за рукав:

— Брось! А то выведут.

В это время стали зажигать керосиновые лампы, они у билетеров были наготове — электродвижок, видимо, барахлил не впервые. Внизу в проходе раздался чей-то звонкий голос:

— Подразделение комвзвода Василькова, на выход! — и тотчас же послышался стук сапог. Красноармейцы покидали театр.

— Куда они? — Петро наполовину свесился с балкона. — Может, они на задание идут?.. Да не держи ты меня за штанину, не свалюсь.

Наконец, дали свет…

Спектакль подходил к концу. Благодаря хитрости отставного солдата Осипа, Ульяна все-таки вышла замуж за своего любимого Алексея. Ему-то она и отдает хустку — в знак согласия, а дураку Стецьку вместо нее досталась… огромная тыква.

Весь зал аплодировал, смеялся над Стецьком, получившим отказ.

Через несколько минут мальчишки стояли у подъезда, чуть в стороне, чтобы не мешать выходившим зрителям. Улица становилась пустынной.

Вскоре появились и артисты. Ребята пошли вслед за Оксаной Ивченко, соблюдая при этом некоторую дистанцию. Запомнили они ее хорошо, и даже слабо освещенные улицы города не могли служить помехой.

— Потише топай, — шепнул Петро.

— Ничего, надо идти, как обычно, вроде бы мы и не выслеживаем, а так… случайно.

Путь их был не очень долгим: Оксана Ивченко жила в двух кварталах от театра, по Столыпинской улице, в особняке, огороженном деревянным забором, — по крайней мере, она туда вошла.

— Запомним этот дом, — сказал Петро, когда они стали возвращаться, — с завтрашнего дня начнем следить.

Славка утвердительно кивнул головой; взглянув на него, можно было подумать, что он чем-то расстроен. Просто он не находил ответа на вопрос. Как же так? Ведь вот недавно артистка выступала, говорила хорошо, правдиво: мол, не пойду за богача, а только за бедняка Алексея. А в жизни, значит, у нее наоборот — погналась за атаманским добром, атаманшей стать захотела…

А у Петра, судя по всему, мысли были спокойные, бестревожные, — он, задрав голову, смотрел на небо: может быть, звезды пересчитывал. Кто его знает…

Где-то вдали, на путях, прогудел паровоз, и снова стало тихо.

— А знаешь что, Славка? Ведь так мы можем каждый день в театр ходить… на третье действие. Завтра у них «Запорожец за Дунаем», потом «Наталка-Полтавка». Все пересмотрим.

— Нет уж, — буркнул Славка. — Будут деньги, пойдем. Зайцем не хочется.

— Больно гордый ты.

Был жаркий полдень. Оксана Ивченко дошла до угла, остановилась и закурила. Она механически взглянула на вывеску, прибитую к одноэтажному домику: «Парикмахерская Дорошенко и Пинкуса». Ниже, на зеркальной поверхности, где нарисована женская пышная голова, были еще два слова: «Дамское зало».

Выпуская струйку голубоватого дыма, Ивченко криво улыбнулась: она ненавидела, когда произносили «зало» и «зала» — и всегда употребляла это слово в мужском роде: «зал». Может быть, потому, что так прежде всего говорят о спортивных залах.

В прошлом году артисты театра дали концерт в спортзале краскомовских курсов, и не знала тогда Оксана, что станет частым гостем этого дома. В зале она училась фехтованию на рапире, а в подвальном помещении, где находился тир, стреляла. Тренером ее был Геннадий Вологдин, бывший прапорщик, брат режиссера театра.

Продолжая курить и смотреть в зеркальную витрину, Ивченко увидела в ней отражение детского курносого веснушчатого лица. Оно показалось ей знакомым, и она быстро оглянулась. Мальчишка равнодушно смотрел на нее, другой, такой же паренек, стремглав кинулся в подворотню. Это уже было подозрительным. И вчера возле дома вертелись двое, скорее всего эти же. Оксана Ивченко прикусила губы: неужели слежка? С чего бы это? Да нет же…

Она нахмурилась и медленно пошла по улице.

А Славка начал ругать своего друга: