Сергей Александров - Колода без туза

«Алексею Дроздову за Перекоп. Михаил Фрунзе. Ноябрь 1920 г.».

— Пушку свою не забудь, — сказал Камчатов.

— Ладно, Федор, не ходи вокруг. — Дроздов улыбнулся, — Говори, какая нужда.

— Тебя Мещеряков зачем-то повидать хочет, — сказал Камчатов. — Может, что и скажет. По дружбе.

— А что, молчит? — озабоченно спросил Дроздов.

— Вглухую, — Камчатов поскреб в затылке. — Все одно, мол, разменяете.

— Верно мыслит, — одобрил Дроздов.

— Его показаниям цены бы не было! — горячо произнес Камчатов. — Доверенное лицо. Все выходы на маньчжурскую эмиграцию знает. На самый верх. Представляешь, если б его «раскрутить»?..

— Представляю, — кивнул Дроздов.

— Постарайся, Леха, — попросил Камчатов. — На тебя вся надежда. Придумай что-нибудь.

— Что смогу. — Дроздов пожал плечами и встал из-за стола.

Через полчаса он постучался в тюремный корпус.

Открылся «глазок», грохнул засов, отворилась тяжелая дверь. На пороге стоял Распутин все с тем же русско-французским словарем петербургского издания 1913 года в руках.

— Бонжур, Робеспьер, — Дроздов крепко пожал руку радостно вспыхнувшему пареньку. — Не очень я тебя?.. — Он показал на шею.

Распутин отрицательно покачал головой и широко улыбнулся:

— Да нет, товарищ командир, я ведь упал сразу, как сговорились…

Он пропустил мимо себя Дроздова в корпус и запер дверь.

— Теперь можешь командиру своему памятник мастерить, — серьезно сказал Дроздов.

Распутин сосредоточенно кивнул.

— Есть его фотокарточка? — спросил Дроздов.

Распутин снова кивнул, бережно достал из кармана френча потертую записную книжку, извлек из нее любительский снимок и протянул его Дроздову. Дроздов взял фотографию. На снимке Распутин и Ямщиков в буденовках со звездами и в шинелях с «разговорами» на груди, картинно опершись на эфесы сабель с парадными темляками и обняв друг друга за плечи, радостно и беспечно улыбались в объектив. Дроздов перевернул снимок. На обороте старательно, но неумело было выведено буквами разной величины:

«Город Иркутск. Февраль 1920 года. Владимир Ямщиков и Николай Распутин. Дружба навек».

— Так вас же здесь двое, — осторожно сказал Дроздов, возвращая снимок. — На памятник вроде не очень подходит.

— Разрежу, — тяжело вздохнул Распутин, пряча фотографию в записную книжку.

— Не жаль? — спросил Дроздов.

— Для такого дела? — удивился Распутин.

Дроздов кивнул и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Он шел сумрачным тюремным коридором. Рядом поспешал знакомый надзиратель с круглым крестьянским лицом.

— Ох и долго ты на полу пролежал, — улыбнулся ему Дроздов. — Замерз небось без штанов?

— Раз надо — какой разговор? — отмахнулся круглолицый и озабоченно сообщил: — А этих по одному рассадили, чтоб не передрались.

Надзиратель остановился у двери камеры. Дроздов заглянул в «глазок». Постаревшая за ночь Нина неподвижно сидела на нарах. Дроздов заглянул в следующую камеру. Важин маятником шагал из угла в угол. Дальше, закрыв глаза, прислонился к стене Плюснин. Дроздов увидел Остроносого, увидел «извозчика», отвозившего его в лес. Увидел «купчика», буянившего в ресторане. А вот и камера Мещерякова. Дроздов удивился: есаул преспокойно раскладывал на нарах замысловатый пасьянс и был совершенно поглощен этим привычным занятием.

— Ему товарищ Камчатов карты разрешил, — со сдержанным осуждением объяснил надзиратель.

«Вот это нервы! — с невольным восхищением и одновременно с беспокойством подумал Дроздов. — Попробуй, «раскрути» такого. Н-да…»

Он закрыл заслонку «глазка». Кивнул круглолицему:

— Отопри. Потолковать надо.

Надзиратель впустил Дроздова в камеру, запер за ним дверь. Мещеряков поднял глаза от карт. Он смотрел на Дроздова с интересом, словно видел впервые. Дроздов снял картуз, присел на нары, сухо проговорил:

— Вы хотели меня видеть. У вас есть сообщить что-нибудь по делу? Я слушаю.

Есаул покачал головой.

— Понять хотел, как вам удалось. Люблю во всем ясность. А тут — туман.

— И за этим вы позвали меня? — усмехнулся Дроздов.

— Исключительно, — серьезно проговорил Мещеряков. — Вы, я вижу, разочарованы? — Он иронически поднял бровь.

— В какой-то степени, — поддержал его тон Дроздов.

— Ждали признаний? — продолжал изощряться есаул.

— Признаться, ждал, — улыбнулся Дроздов.

— Увы, — Мещеряков вздохнул и развел руками. — К сожалению, бессилен помочь. Так как насчет моей просьбы?