Василий Стенькин - В осажденном городе

— Откуда такие сведения? — недоверчиво спросил Мокшин.

— Ночью приходил сюда участник банды Савелий Герасимов и сообщил об этом.

— А где он сейчас?

— В лесу. Я договорился с ним, он поможет нам.

— Не поспешили?

— Нам терять нечего… Я поверил ему.

— Ну и что же он рассказал о Котлове?

— Котлов доложил бандитам о том, что мы замышляем против них, о моем приезде. Орлов обещал ему все отдать, если Котлов выманит меня на встречу в нужное место. Ты, говорит, скажи ему, то есть мне, что добыл важные сведения… Да и о тебе не забыл. Может, говорит, твоего моряка пристукнуть?

— А Котлов что ответил на это?

— Говорит, одного пристукнешь — другого пришлют… Пора кончать с ними! — Прошин поднялся с дивана, прошелся по скрипучим половицам. — Банда обосновалась в Глухом овраге. Завтра Савелий поведет нас туда, в помощь надо подобрать десяток надежных и расторопных ребят из милиции.

Около полуночи три группы захвата, по пять человек в каждой, сосредоточились в лесу, километрах в трех от села Белово. Группы возглавили Мокшин, начальник милиции и Прошин.

В условленный час Василий Степанович пошел к кузнице, Савелий уже ждал его.

— Как дела, Савелий?

— Орлов, Никифор Колесов и Павел Чеботарев куда-то ушли, должно, грабить. Я отказался, сказал, что живот разболелся. «Гляди, Савелий, — пригрозил Орлов, — доозорничаешь, положим рядом с братом. Ладно, оставайся, охраняй стан». Василий Степанович, надо торопиться: а то вернутся раньше, увидят, что меня нет на месте, взбесятся.

Договорились подойти к Глухому оврагу с трех сторон: Савелий будет с Прошиным, а группа Мокшина и начальника милиции выйдут туда, ориентируясь по карте. К тому же нашлись сотрудники, которые знали ведущие к оврагу тропки.

Низкие, чахлые кусты лебеды и молочая, хилые стебли репейника и конопли, ботва картофеля — все до времени поседело от зноя и засухи; так седеют люди в лихолетье. Листья на деревьях пожухли и рано начали желтеть.

«Это — божье наказание за то, что порушили извечно заведенный порядок на земле», — шептались старики и старухи.

На хуторе Зеленогорском, в доме единоличника Спиридона Костырина, собралась компания тех, кто противился коллективизации, сочувствовал и помогал Орлову.

Спиридону в тот день исполнилось пятьдесят лет, эта юбилейная дата была использована как случай и предлог для сборища.

За деревянным, хорошо отскобленным столом без скатерти, уставленным мисками с отварной бараниной и бутылками, сидели Орлов, его ближайший сподвижник Никифор Колесов, хозяин Спиридон Костырин, Петр Котлов, Емельян Серебренников и Сергей Темнов.

В доме были и женщины — жены собравшихся, но они хлопотали на кухне, за стол не садились и в разговор не встревали.

Орлов щедро угощал дармовой, награбленной водкой, похвалялся своими похождениями.

— Погодите чуток, еще услышите обо мне, — хвастался Орлов. — Вон Петруха докладывает, из ГПУ большой начальник приехал.

— Так, Иван Федорович, фамилиё у него Прошин, — с готовностью подтвердил Котлов.

— У меня руки зачесались: хорошо бы головы этого Прошина и моряка из районного отдела ГПУ надеть на колья у большой дороги. Сергей, пособи найти тропку к ним.

— Отчего ж, можно попытаться, — согласился Темнов, двадцатичетырехлетний красавец со смоляным чубом и большими светло-карими глазами. Полгода тому назад он женился на дочери кулака, высланного в Восточную Сибирь, и теперь местные активисты косились на него, стращали сослать вслед за тестем и тещей.

— А потом ко мне в отряд пойдешь?

— Отчего же не пойти, пойду.

— А ты, Петруха? — спросил Орлов, пытливо всматриваясь в глаза Котлову. Что-то ему не нравилось в этом белобрысом могучем мужике, он не испытывал доверия к нему.

— Понадобится, пойду, — сказал Котлов, отводя взгляд.

— Во многих деревнях и селах есть храбрые люди, готовые пойти за мною; в Туле — у меня полторы тысячи под ружьем, только свистнуть — как один подымутся, — хвастался Орлов.

Успех совершенных им террористических актов укрепил самомнение Орлова. Он, конечно, знал, что никаких тысяч у него нет: есть одиночки, которые пользуются его подачками и льстят в глаза, но на них нельзя положиться: в трудный час могут заколебаться, не пойти за ним. И все-таки Орлову было приятно обманывать других и тешить себя такими россказнями.

— Пока живите дома, — продолжал он, — придет час, я брошу клич. А теперь давайте — посошок на дорогу; нам с Никифором пора. Ждите добрых вестей.