И. Пименов - Мир приключений, 1928 № 08

— Не бойся, таксырь, тебе будет у меня не хуже, чем в чайхане в Измукшире, и я осмотрю твою ногу. И старик продолжал тянуть лошадь за узду.

Через нас мучительной дороги мы достигли развалин и нищий круто повернул, огибая западную часть города. Старик остановился около обломка стены и предложил мне слезть.

— Ты за лошадь не бойся, таксырь, я ее устрою, дам и овса, и клеверу. А теперь пойдем за мной.

Мы прошли с ним десятка полтора шагов между развалинами, ежеминутно спотыкаясь о мелкие обломки под ногами. Остановившись между двумя остатками высоких стен, нищий нырнул под одну из них и по невидимым для меня ступенькам начал спускаться вниз. Через две-три минуты в темной дыре загорелся слабый огонек чирака [4] Чарак— глиняная лампадка с маслом. ) и старик, появившись у входа, помог мне спуститься в какой то подвал.

Я очутился в невысоком сухом помещении, посредине которого находился очаг с золой, в одном углу был врезан котел для варки пищи, около котла стоял ржавый туземный самовар. На полу около очага лежали две рваные кошмы. Все стены были сильно прокопчены дымом.

Пока я, тяжело опустившись на пол, оглядывался вокруг, старик проворно вышел наружу позаботиться о коне. Через некоторое время он передал мне хорджун [5] Переметная сума. ), снятый с лошади, и начал разводить огонь в очаге. Вспыхнувшее пламя осветило нищего: это был старик на вид лет семидесяти-семидесяти пяти, лицо его было покрыто многочисленными морщинами; седая борода клочками торчала во все стороны.

Сбросив с себя рваный халат, нищий поставил в огонь думчу [6] Сосуд для кипячения воды. ) и помог снять сапог. Внимательно осмотрев и ощупав ногу, он обратил мое внимание на сильную опухоль около щиколотки:

— Ничего, таксырь. Все благополучно, ты растянул жилу, а кость не повредил. И тебе натру мазью ногу и утром ты не почувствуешь, что она болела.

Пошарив в старом сундуке, стоявшем в углу, нищий достал из него маленькую желтую горлянку [7] Пустотелая тыква. ), полную насвая [8] Табак в порошке. ), и постукал о дно ее над пиалой с разбитым краем. В высыпавшийся из горлянки темно-зеленый порошок табака — насвая, кладущегося туземцами в рот, он добавил какого-то желтоватого порошка и налил теплой воды из думчи. Круглой костяшкой старик растер образовавшуюся смесь, приложил ее к моей ноге и туго забинтовал ее.

Вода в думче вскипела. Бормоча что-то под нос, нищий положил в чайник щепотку черного чаю и подал мне пиалу густого, темно-коричневого напитка. Я вынул из хорджуна оплетеную бутылку с коньяком и влил добрую порцию в чай. Нищий с любопытством взглянул на меня и сделал нерешительное движение.

— Добавь таксырь, но только немного.

Я наклонил горлышко бутылки и налил ему столько же, сколько и себе. Старик втянул в себя глоток и, слегка сморщившись, выпил весь чай. Не дожидаясь моего вторичного приглашения, он сам взял бутылку и разбавил свой чай доброй порцией коньяка. Я засмеялся:

— Нравится? Верно; это очень хорошо помогает, чтобы забыть усталость, а если есть горе, то, веселит сердце.

Слегка охмелевший нищий угрюмо насупил брови:

— Или будит воспоминанья, таксырь. Не знаю, хорошо ли это? Лучше, если то, что давно прошло, не терзает душу. Ничего не вернешь, а если не вернешь, то зачем и вспоминать?

Я покачал головой:

— Неправда, отец, неверно ты говоришь. Вот, когда я вспоминаю, так я и переживаю то, что со мной было, и мне приятно это каждый раз.

— Потому и приятно, что ты еще молод, таксырь. А вот голодной собаке нечего вспоминать, кроме побоев хозяина и голых костей, а бедняку — его горя, Разве это так приятно? Вот меня под старость все тоска гложет… Думаю, дай попробую того, что ты пьешь, может и легче на душе станет. Налей мне сам, если не жалеешь. Умирать мне пора, а смерть не приходит. Народ скупой стал, плохо подают, все стараются мимо пройти, пли кусочком лепешки отделаться. Раньше Карим бишара [9] Бишара — нищий. ) всем был нужен, не жалели не то, что пулу [10] Полкопейки. ) но и теньгу [11] 20 коп. ) бросить.

Я быстро закончил чай; нищий, тянувший коньяк, вовсе не развлекал меня. Полусонный, я с усилием поддерживал разговор. Но старик оживлялся все больше и больше, спирт как будто влил в него новую силу, глаза его из под лохматых бровей блестели. Он никак не хотел замечать моих вежливых маневров и деликатных напоминаний о сне, в виде мелких зевков, потягиваний, уборки хорджуна.