Абрахам Меррит - Мир приключений, 1929 № 03-04

Единственная перемена, которую он нашел, это. что на треугольнике из дерна перед библиотекой был воздвигнут гранитный пьедестал, над которым возвышалось нечто бесформенное, закутанное в большое покрывало — статуя лорда Хемеля Хемпстедского, которую он приехал сюда открывать.

И попутно с тем, как продолжался его визит, его начало охватывать какое-то волнение, которое не поддавалось анализу.

Сначала он подумал, что это естественная сентиментальность. Но, если так, не было ли бы его волнение более приятным? Дело в том, что ощущения его были не лишены неприятной примеси. Как-то, обогнув угол здания, он наткнулся на капитана футбола во всей его великолепии и у него явилось отвратительнейшее чувство страха и стыда, которое заставило дрожать его ноги в гэтрах, точно они были из желе. Капитан футбола почтительно снял свой головной убор, и чувство это исчезло так же быстро, как и родилось. Но не так быстро, чтобы епископ не успел его узнать. Это было точь-в-точь чувство, которое он испытывал сорок лет но зад, когда, тихонько убегая от футбольных упражнений, он встречал кого-нибудь из начальства.

Епископ был смущен. Точно какая-то фея коснулась его своей волшебной палочкой, уничтожая прошедшие годы и превращая его снова в мальчика с выпачканным чернилами лицом. Иллюзия эта крепла с каждым днем и этому способствовало еще постоянное общество преподобного Тревора Энтвистль. Юный Энтвистль, по прозванью «Мясо для кошки» был особенно близким другом епископа в Харчестере и наружно он как будто бы совсем не изменился с тех пор. Епископ был неприятно поражен, когда, на третий день после своего приезда, войдя в кабинет заведующего, увидел Энтвистля в кресле заведующего в форменном одеянии и в шапочке. Ему показалось, что «Мясо для кошки» пустился на самый ужаснейший риск, чтобы удовлетворить преступное желание пошалить. А если «старик» войдет и накроет его!

Все это, вместе взятое, заставило епископа свободно вздохнуть, когда настал день открытия памятника.

Но самую церемонию он нашел утомительной и неприятной. Лорд Хемель Хемпстедский не пользовался его расположением в их школьные дни, и было нечто в высшей степени неприятное в том, что ему приходилось говорить трескучие фразы в похвалу ему.

К этому прибавилось еще то, что у него с самого начала торжества сделался приступ страха, испытываемого артистами на сцене. Он помимо своего желания должен был все время думать о том, что он похож на ужаснейшего осла, стоя перед всем этим народом и разглагольствуя. Он все время ж дал, что один из префектов школы среди его слушателей выйдет, хватит его по голове и скажет ему, чтобы он перестал быть смешным поросенком.

Но такой катастрофы все же не произошло. В действительности речь его имела значительный успех.

— Мой дорогой епископ. — сказал старый генерал Блоденеф [5] Прим. перев.: Блоденеф в переводе: Довольно крови. председатель Педагогического Совета Колледжа, пожимая ему руку, когда закончилось открытие памятника. — Ваше прекрасное красноречие свело мои слабые попытки на нет, свело их на нет, на нет. Вы были поразительны.

— Очень благодарен, — бормотал епископ, краснея и переступая с ноги на ногу.

Усталость, охватившая епископа, в результате продолжительной церемонии, казалось увеличивалась с течением дня. К тому времени, как он очутился после обеда в кабинете заведующего, епископ был во власти сильной головной боли.

Преподобный Тревор Энтвистль тоже казался обессиленным.

— Такие события немножко утомляют, епископ, — сказал он, скрывая зевоту.

— Да, действительно, заведующий.

— Даже портвейн 87 года оказался бессильным подкрепить нас.

— Совершенно очевидно бессильным. Хотел бы я знать, — вдруг осенила епископа мысль, — не могла ли бы маленькая порция «Будь молодцом» прогнать нашу усталость? Это какое-то укрепляющее средство, которое обычно принимает мой секретарь. Нет сомнения, что оно приносит ему пользу. Я никогда не видал более живого и крепкого молодого человека. Что, если мы попросим вашего домоправителя пойти к нему в комнату и взять у него бутылку. Я уверен, что он с восторгом даст ее нам.

— Конечно.

Домоправитель, посланный в комнату Августина, вернулся с бутылкой, наполовину полной густой темной жидкостью. Епископ внимательно рассмотрел бутылку.

— Я вижу, что тут нет никаких указаний относительно дозы приема, — сказал он. — Но я не хочу больше беспокоить вашего домоправителя, который, конечно, уже вернулся в свою комнату и снова уютно устраивается, чтобы заслуженно отдохнуть после более, чем обычно утомительного и беспокойного дня. Что, если мы положимся на собственное суждение?