Олег Губайдулин - Палач демона

– Что? – не понял Маматов. Однако, тяжкое предчувствие холодной змеей уже сжало его сердце.

– Дык, это … – промямлил мужичок.

– Да не мычи ты, отвечай на вопрос! – рявкнул есаул.

– Представились они обои, и матушка ваша, и батюшка, царствие им обоим небесное! – Федор истово перекрестился.

– Как?! Когда?! – взревел офицер. Говори!

И мужик начал свой страшный рассказ.

Негромким, враз осипшим голосом, он поведал Маматову о том, как в январе 1918 года всю тамбовщину охватили крестьянские волнения.

– Все были против всех? – часто моргая, пояснил Федор. Отрубники, ну те, что вышли из крестьянской общины, требовали себе наделов. Случались драки даже между родственниками, а деревня на деревню – так это обычное дело.

– И все это из-за земли? – глухо спросил Маматов.

– Знамо дело, из-за землицы? – ответил мужик и добавил: «Из-за нее, родимой! Так, вот, дай Бог памяти, кажись, в начале февраля эта страсть приключилась. Сразу, значить, после того, как Тимофей Лыков с армии вертался. Он в большевики подался, так как надела то ему не досталося. Батька евойный помер, а старший брат всю землицу себе прибрал.»

– Какой Тимофей? – спросил Константин Евгеньевич. Уж не тот ли, что за мною в детстве присматривал?

– Он, он самый, паскудник! – закивал Федор. Теперича начальством стал. И когда вернулся, то первым делом братана своего единокровного вывел за сарай да из маузера шлепнул! Сказал, у того, мол, две коровы и лошадь и, значит, он – контра. Но мужики возмутились тут, пригрозили его кольями забить. Тимофей спужался сильно и скотину снохе, которую с тремя детьми вдовой сделал, все-таки оставил. Потом, когда ему на подмогу двое из губернии прибыли, он устроил в клубе собрание и сказал, что надо у мироедов землю отнять.

– У кого, у каких мироедов? – переспросил Константин Евгеньевич.

– Ну, это, у батюшки вашего и у матушки.

– Имение наше что ли, в Вишневом? – вскинул брови есаул.

– Угу, его … – кивнул Федор. Ну, мужички колья, знать, заточили и пошли. Впереди Тимофей с маузером и с тряпицей красной на шинели. Подошли когда к воротам и ломать их начали. Тут батюшка ваш, Евгений Петрович, вышел из дому с ружжом и сходу заряд-то и выпустил.

– В них?.. – спросил Маматов.

– Нет, Бог с вами, Константин Евгеньевич. В воздух он пальнул. И сказал, чтобы убирались подобру-поздорову, – ответил Федор.

– И?.. – есаул напряженно вперил взгляд в глаза собеседнику.

– Ну, а те через забор сиганули с вилами и кольями, а потом на батюшку вашего кинулись. Он, не робкого десятка был Евгений Петрович то. Второй ствол разрядил в ближайшего, да и заперся в доме. Мужики увидели, что Кузьму он насмерть положил и давай двери ломать. Ворвались, глядь, а у батюшки вашего другое ружжо в руках и сабля еще длинная. Он бабахнул и еще один на тот свет отправился. Потом двоих саблей зарубил. Хоть и старый человек, но силен был еще и храбер! Молодых таких поди сыщи!

– Ну, а потом?! – прервал рассказчика Константин Евгеньевич.

– Застрелил Евгения Петровича Тимофей.

Мужики наверх ворвались, матушку вашу нашли, но не тронули. Она хотя и не видела, как барина убили, но поняла, видно. Рассказывали, как появилась Мария Васильевна в дверях той комнаты, где гостей собирали, так мужики все и отхлынули. А она шаль белую на голову свою седую накинула и гордо так вниз по лестнице мраморной сошла к мужу. Тот жив еще был. Она над ним склонилась и поцеловала. Он ей что-то сказать успел на прощание. Руку, говорят, поднял, перекрестил жену и отошел. Царствие ему небесное!

– А матушка?..

– Мария Васильевна саблю мужнину в руки взяла и на Тимофея пошла. Ну, тот в нее из маузера то и выстрелил. Так мне рассказывали, а мужики не стали бы врать о таком. Они имение ваше разграбили все. Что не унесли, то разломали. А убиенных на погост отвезли.

– Матушку с батюшкой тоже похоронили? – хрипло вырвался из горла Маматова вопрос.

– Вестимо, нешто они не люди! – удивился мужик. Так что вместе они лежат, родители ваши, Константин Евгеньевич…

– Почему не в склепе родовом похоронили? – Маматов незаметно смахнул предательскую слезу.

– Ну, не знаю. Про то мужиков тех, да и Тимоху спросить надобно, – пожал плечами Федор. Но не отпевали, точно.

И без того резкие черты лица есаула, казалось, вообще окаменели.

– Кто там был, в имении? – тихо спросил он.

Овладевшее вдруг собеседником внезапное спокойствие весьма напугало Федора.

– Нешто худое задумал, Константин Евгеньевич? Не надо! – искренне попросил он. Те мужики, не виноваты, они!