Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

Чужеземец как раз попал на слабую струну Ситы. Эта превосходная женщина и почти единственная в своем роде ничего в мире не находила приятнее, как слышать похвалы своему мужу, в силу чего немец тотчас сделался в ее глазах самым лучшим и чистосердечным из людей. Он восхищался Коркораном: разве этого недостаточно, чтобы заслужить полное доверие?

После многих вопросов относительно Европы вообще и в особенности Германии и Франции, Сита сказала:

— Мне сказали, что вы фотограф? Это что такое?

Немец, объяснив, что такое фотография, заявил, что он отлично снимает портреты. Это, понятно, была новая западня, в которую предстояло попасть Сите. Какая женщина устояла бы против искушения иметь собственный портрет и любоваться собственной красотою?.. И притом какое великое удовольствие подать возвратившемуся Коркорану портрет свой и Рамы, их милого сына!..

Немец очень живо установил свой аппарат, свою камер-обскуру и пластинки. Сита взяла на руки Раму, хотя тот отчаянно выбивался из ее рук, и немец приступил к делу. Все вышло очень удачно, и Сита, восхищенная успехом своей затеи, приказала оказать гостеприимство чужеземцу до возвращения Коркорана.

Немец, склонившись почтительно, хотел было уже уйти вслед за Сугривой, но одно неприятное приключение усилило подозрения индуса.

Скиндиа, безмолвный свидетель этой сцены, по-видимому, настолько же, как и Сугрива, был недоволен появлением чужестранца. Однако он не ворчал, но ограничился только тем, что невежливо повернулся к нему тылом. Вдруг маленькому Раме пришла в голову внезапная фантазия.

— Мама! Я хочу, чтобы ты приказала снять мой портрет, вместе со Скиндией!

Сита пыталась уговорить его, но пришлось уступить настояниям ребенка. Рама стоя поместился на шее Скиндии, держась за его поднятый вверх хобот, как царь за скипетр. Немец навел на них аппарат. Но, как и все фотографы, воображая себя великими художником, он вздумал давать Скиндии советы, какое принять положение. Слон допустил сначала поставить себя прямо лицом к аппарату, потом поставили его в профиль, вслед за тем на три четверти; это надоедало слону, и он поглядел на немца взглядом, не предвещавшим ничего доброго. Скиндиа был нервный и дрожал от досады. Рама, гордясь, что стоит на такой высоте, так как Скиндиа был ростом около восемнадцати футов, громко распевал песенку, в которой восхвалял себя и в особенности Скиндию.

Наконец немец окончательно решился снять Скиндию в профиль, а Раму прямо против аппарата и выкрикнул обычную фразу: «Не шевелитесь». Спустя минуту он вынул пластинку. В то время когда немец показывал восхищенному Раме это изображение, подошедший Скиндиа тоже захотел увидеть свое изображение, но немец почему-то не счел нужным удовлетворить желание слона. Тогда мстительный Скиндиа, отправившись к фонтану, набрал полный хобот воды и, вернувшись, окатил водою фотографа с головы до ног. Рама восторженно расхохотался, увидев такую славную шутку своего толстого друга, а Сита, чтобы утешить немца, поспешно приказала дать ему немедленно сухую одежду и две тысячи рупий; не ограничившись этим, она строго выговаривала Скиндие за его непозволительную шутку, что не мешало слону быть в восторге от своего поступка. Сугрива, медленно покачав головою, сказал:

— Государыня! Скиндиа никогда и никому не делает зла, и он — большой физиономист. Если лицо этого чужестранца ему не нравится, на это у него, несомненно, имеются важные основания. Дай бог, чтобы нам не пришлось раскаиваться, приняв к себе этого немца! Впрочем, будем ждать возвращения магараджи.

Спустя пять дней Коркоран возвратился и, войдя во дворец, обнял Ситу и сына. Маленький Рама, по своему обыкновению, вскарабкался по ноге отца на пояс его, а оттуда, упершись ногой, взобрался на шею отца и оттуда, как с трона, гордо оглядывал присутствующих.

— Папа, ты видел мой портрет? — спросил ребенок отца.

— Какой портрет? — с изумлением ответил Коркоран.

— Портрет мамы вместе со мною, а также мой и Скиндии!

— А где же этот живописец?

— Дорогой государь! — ответила Сита. — Это чужестранец, явившийся во время твоего отсутствия, он предложил нам свои услуги.

Магараджа, слегка нахмурив брови, сказал:

— Пусть приведут его сюда… Что касается тебя, моя дорогая и прелестная Сита, ты не можешь поступить сколько-нибудь дурно, ты всегда добра и приветлива; но твоя чистая душа не верит во зло и тебя легко ввести в заблуждение и обмануть…