Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

Кроме того, государь Голькар приглашается передать в руки нижеподписавшегося свою единственную дочь Ситу, которая будет препровождена в Калькутту в сопровождении многочисленной свиты и которой будут оказаны все почести, должные ее высокому положению.

При выполнении этого предложения Ваше Высочество навсегда сохраните покровительство и благорасположение высокопоставленной и высокомогущей Индийской компании.

Государь Голькар резиденту, полковнику Барклаю.

Нижеподписавшийся признает долгом пригласить полковника Барклая немедленно покинуть Бхагавапури, так как в противном случае ему будет отрублена голова, по истечении двадцати четырех часов по получении им этого приказания.

Полковник Барклай

генерал-губернатору лорду Генри Брэдок.

Милорд!

Имею честь препроводить Вашему Превосходительству копии как письма, посланного мною согласно вашим инструкциям принцу Голькару, так и ответа последнего.

Я тотчас же отправлюсь в Бомбей, где согласно приказаниям Вашего Превосходительства приму начальствование над корпусом, предназначенным для вразумления Голькара.

Примите, милорд, выражение моего глубокого уважения.

Итак, ровно шесть недель после обмена этими письмами, которые только что были нами приведены выше, Голькар сидел глубоко задумавшись на персидском ковре, на вершине самой высокой башни своего дворца на берегу Нербуды и грустно смотрел на высокие вершины гор Виндхиль, современных Браме. Около него сидела его единственная дочь, красавица Сита, пытавшаяся прочесть в глазах отца все обуревавшие его мысли.

Голькар был благородный старец, чистой индусской расы и потомком тех государей мараттов, которые оспаривали у англичан господство над всею Индией.

Как изумительное редкое исключение, его предки избегли покорения персами и монголами и твердо хранили, защищенные своими горами, веру в Браму. Сам Голькар гордился своим прямым происхождением от знаменитого Рамы, самого могущественного из всех героев и победителя Раваны. В честь этого славного происхождения, он дал своей дочери имя: Сита.

В былое время он сражался с англичанами. Отец его был убит сражаясь, а он, будучи еще очень молодым, остался наследником государства, под условием уплаты дани. В течение тридцати лет он постоянно надеялся, что наступит день, когда ему возможно будет отомстить англичанам, но борода его стала совсем седая, оба сына умерли, не оставив потомства, и теперь уже он не думал об отмщении, а желал только жить в мире и спокойствии и оставить свое государство в наследство единственной своей дочери, красавице Сите. Было уже ровно пять часов вечера, и ни малейшего шума не слышалось в Бхагавапуре, столице Голькара. Часовые стояли на своих постах, устремив глаза на горизонт, солдаты, присев на корточки, безмолвно играли в шахматы. Несколько офицеров, верхом на лошадях, с длинными саблями, разъезжали по городу, наблюдая за порядком. Когда они проезжали мимо, все безмолвно преклонялись пред ними. Смертельная печаль овладела, по-видимому, всей столицей. Сам Голькар казался подавленным. Он видел и чувствовал приближение бури. Давно уже ему стало известно, что англичане намереваются ограбить его, и он приходил в отчаяние относительно участи своей дочери. Сам лично подчиняясь вполне воле Брамы, он ко всему готовился покорно, готовый возвратиться в Великое бытие и найти там «Вечную сущность», но ему была невыносима мысль оставить Ситу без всякой защиты и опоры.

— Да будет воля Брамы? — проговорил наконец Голькар, как бы в ответ на мучившие его мысли.

— Отец! — сказала прекрасная Сита. — О чем вы размышляли?

Тщетно бы искали от самого мыса Коморина и до Гималайских гор молодую девушку прелестнее Ситы. Она была стройна, как пальма, и глаза ее были, как цветок лотоса. Кроме того, ей было пятнадцать лет, возраст, в котором в Индии женщина достигает полного развития красоты.

— Я размышлял, — отвечал Голькар, — что будь проклят день, когда я увидел тебя родившейся, ты радость очей моих, моя последняя любовь на земле; потому что мне придется умереть, оставив тебя в руках этих рыжих варваров!

— Но неужели вы потеряли надежду одержать победу? — спросила Сита.

— А если бы я даже имел эту надежду, неужели ты полагаешь, что в силах был бы внушить ее моим солдатам. Самый вид этих нечистых людей, пожирающих священную корову и обжирающихся сырым мясом и кровью, преисполняет ужасом наших браминов. Ах! Зачем я не умер вместе с моим последним сыном? Мне бы не пришлось тогда видеть разрушение всего того, что мне так дорого!