Виктор Егоров - На железном ветру

— Колокольчик, мы дома.

И вдруг долго сдерживаемое чувство взорвалось буйным восторгом.

— Колокольчик, мы до-ома-а!!

Он бросил чемодан, подхватил ее на руки, смеющуюся и плачущую, закружил, пьяный от счастья...

— Мы дома, мы дома, мы до-о-ма-а!!!

— О, Жорж, милый...

— Что-о?

Он поставил ее на землю, огляделся и, тормоша и смеясь, сказал:

— О каком Жорже ты говоришь? Здесь нет никакого Жоржа...

— Но...

— Я — Донцов. Михаил Донцов. Миша, понимаешь.

— Миша́? — Она смотрела на него с веселым недоумением.

— Ну, конечно, Миша́. Пойдем.

Он взял ее за руку, и они опять углубились в кустарник. Но не успели пройти и десятка метров, как за спиною раздался негромкий окрик по-русски:

— Стой! Руки вверх!

Они остановились. Михаил поставил чемодан и поднял руки. Глядя на него, то же самое сделала Лора. В глазах ее мелькнула тревога.

— Все правильно, Колокольчик, — успокоил он. — Это наши пограничники.

— Прекратить разговоры! Королев, обыщи!

Из-за ближайшего куста шагнул на тропу молоденький румяный красноармеец в шинели и в шлеме с алой звездой.

Поезд Батум — Москва грохотал и раскачивался на стрелках подмосковных станций. Рябило в глазах от мелькавших мимо берез. В лесах и на полях еще лежал снег.

— Мой бог, сколько здесь берез — целое море, — удивлялась Лора. — И сколько снега!.. Конечно, Россия — снежная страна, но ведь уже апрель.

А Михаил лишь улыбался. Он испытывал горделивое чувство хозяина, который показывает гостю только что отстроенный дом. Нет, его чувство было куда полнее и многограннее — он вводил Лору во владение новой Родиной.

Они занимали отдельное купе. В соседнем поместился Дмитрий Шустов. Воронин командировал его на границу, чтобы установить личность Донцова.

К Лоре Шустов относился с подчеркнутой почтительностью, как к иностранной гостье, и когда она заговаривала с ним (французский он знал плоховато), неизменно по-мальчишески густо краснел. За двое суток пути он завалил купе жареными курами, шашлыками, солеными арбузами, маринованными грибами и разной прочей снедью, что продавалась на остановках от Батуми до Москвы.

— Твой друг Дима старается меня обкормить, — пожаловалась Лора.

— Что делать? Не могу же я запретить ему ухаживать за тобой.

— Ба! Так это способ ухаживания?

— Конечно. Он не умеет говорить любезности по-французски и возмещает сей пробел подношением соленого арбуза или банки с грибами. По-твоему, такая замена неравноценна?

— О да, я предпочла бы выслушать любезности.

— Ох, уж эти легкомысленные француженки! — сокрушенно вздохнул Михаил, и оба рассмеялись.

В поезде Донцов запоем читал свежие номера «Правды». Почти пять месяцев он не видел советских газет, был оторван от жизни страны. Он начинал с эпиграфа «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» и кончал подписью ответственного редактора. Его интересовало все: и прием Сталиным и Молотовым лорда-хранителя печати Идена, и беседа Лаваля с полпредом СССР во Франции Потемкиным, и постановление Ленинградского горкома ВКП(б) о задачах партийно-организационной и политико-воспитательной работы, и сообщения о ходе ремонта тракторов по Советскому Союзу, о выставке картин художника Кончаловского, о выпуске Институтом аэрологии опытного автоматического стратостата с прибором для изучения космических лучей. Как сенсационные новости переводил он Лоре сообщения о том, что в Ишимбаеве ударил мощный газовый фонтан, что Кузнецкий металлургический завод выплавил за сутки 4235 тонн чугуна, что в марте заводами страны выпущено 5946 товарных вагонов и что озимые на Кубани находятся в хорошем состоянии.

Лора не понимала его энтузиазма.

— Почему тебя так волнуют выпущенные кем-то тонны чугуна и тысячи товарных вагонов? Ведь ты не имеешь к ним никакого отношения, ты занимаешься другим делом.

— Позволь, как же не имею?! — вспыхивал он. — Ведь все мы делаем в сущности одно — строим социализм. Каждый на своем месте. И я занимаюсь моим делом только для того, чтобы люди спокойно выплавляли чугун, строили вагоны, выращивали хлеб... Понимаешь?

— О да, тобою руководят идейные соображения. Но ведь ты коммунист. А те, кто создает чугун, вагоны...

— Тоже коммунисты, — подхватил Михаил. — У нас весь народ — коммунисты, понимаешь? Пусть у большинства нет партийных билетов... Но страна и все, что в ней, принадлежат всему народу, всем и каждому. Каждый работает на социализм. У поэта Маяковского есть строки... мм... как бы это перевести... Словом, смысл такой: из моего труда и труда моих сограждан слагается труд моей республики... Вот и выходит, что каждый у нас — потенциальный коммунист.