Илья Сирота - Профессор Матусос и цирманский зверь

Матросы обустраивали лагерь, рубили дрова для приготовления ужина, и тут Матусос обратил внимание на то, что один из них рубил ветки каким-то необычным орудием. Оказалось, что это был тот самый топорик, найденный парой дней ранее. Хоть и был он сломан, но уж больно показался нашедшему его матросу красивым: сложные узоры вперемешку с изображениями слонов, змей и воинов покрывали лезвие и рукоятку. Выбрасывать такую красоту стало жалко, матрос с грехом пополам укрепил сломанную рукоять, а теперь использовал топорик по прямому назначению.

Профессору было достаточно одного взгляда, чтобы понять, где сделали эту вещь. Только мастера из Мурджипурджи умели так искусно сплетать змей, цветы лотоса и птичьи перья в один загадочный и пугающий узор. Но вот откуда в джунгли Цирмани попал топорик из Мурджипурджи, было совершенно непонятно!

Конечно же, матросы наперебой стали высказывать свои догадки.

Были тут же придуманы перелетные птицы под названием «редкоперый выхват», страшно охочие до всего блестящего. Гнезда они, якобы, вьют в Мурджипурджи, а во время тамошнего сезона дождей перелетают океан и пережидают непогоду в Цирмани. Один такой пернатый воришка был не в силах расстаться с украденным у крестьянина топориком и нес его на всем труднейшем пути до джунглей. Но там запутался, бедняга, в лианах и драгоценную свою ношу потерял.

В противовес «птичьей» гипотезе была предложена гипотеза «ветряная». В Мурджипурджи, якобы, весь простой люд души не чает в забаве под названием «тречантчатья» или, попросту, метании топоров. Кто выше всех топор метнет, тому почет и слава до конца жизни. Даже к имени его прибавляется слово «чандар», что означает «топорная душа». Но только не следует метать топоры весной, когда дуют над Мурджипурджи страшные ветра. Если топор подбросить очень высоко, то ветер уносит его невесть куда, и ни топора тебе, ни заслуженного почета и уважения. Так вот, значит, куда уносит ветер все топоры из Мурджипурджи. Стоит еще поискать, полные джунгли топоров уже, наверняка, набросал ветер за тысячу лет истории царства.

Матросы, соскучившиеся по сочинению баек и небылиц, уже готовы были поведать профессору еще немало интересного, но он решительно прервал полет их фантазии:

— Похоже, не мы одни вышли на поиски цирманского зверя. Будьте осторожны и внимательны, друзья мои. Кто знает, не встретим ли мы здесь и самих владельцев этого топорика?

Матросы, было, напугались, но вскоре предчувствие праздничного ужина и долгого сна затмило неясную угрозу, и о ней все позабыли.

После отдыха экспедиция с новыми силами двинулась вперед. Подъем занял три дня, а на четвертый перед путешественниками открылся вид плоскогорья Цирмани-Шани. Словно гигантское одеяло из зеленой шерсти, небрежно брошенное на кровать великана, простирались его леса и равнины до самого горизонта. Где-то там, в пещере возле озера в форме подковы ждал их злой цирманский зверь. Или добрый зверь. Или хитрый. А может быть, и вовсе бесхарактерный, ни рыба ни мясо, мямля, а не зверь. Никто и не знал толком. Загадочный зверь, в самом деле!

Из прочитанных книг, из писем путешественников и записей торговцев профессор извлек весьма неопределенные сведения о том, где живет зверь. Везде присутствовали только пещера, озеро в форме подковы и восемь дней пути. Один лишь великий путешественник Дартсканден сообщал о трех сотнях дней, но он был большой любитель набить себе цену и преувеличить трудности, которые ему пришлось преодолеть. Даже описывая свое возвращение домой из третьего путешествия, он не удержался и ввернул, что с дороги выпил не одну, не две, а восемнадцать кружек травяного чая кряду. Его свидетельство профессор решил не учитывать.

Было решено идти вперед восемь дней, а там видно будет. Авось и озеро-подкова найдется, и пещера. Но первым нашлось нечто совершенно другое, вернее даже некто совершенно другой.

На третий день пути по плоскогорью экспедиция вышла на широкую равнину, поросшую густой травой. Если бы ослоухи могли улыбаться, они бы расплылись в улыбке от уха до уха. Трава! Сколько угодно сочной, свежей травы! К сожалению, улыбаться панцирной мордой очень несподручно, и ослоухи лишь озорно подергивали ушами, да фыркали громче обычного. Их радость постепенно передалась всем путешественникам, они ускорили шаг, а матросы помладше даже тихонько запели свою любимую песню. В ней пелось о том, что если ничего не делать, то точно не сделаешь ничего плохого. Ничего-ничего, никому-никому, радость-то какая! Эгей! Все так воодушевились, что не сразу заметили впереди невысокий холм, на котором стоял, напряженно вглядываясь в даль, агент СВОРА.