Мирко Пашек - Ловцы жемчуга

Шоа мрачно улегся в тени, но Гамид уселся с ним рядом и принялся проклинать свою судьбу. Шоа, которому его вопли надоели, поднялся и отошел от него. Он хотел в одиночестве дождаться смерти. Он отказался и от устриц, которых предложил ему Эль-Сейф, считая, что жить ему незачем, поэтому незачем и питаться.

Когда солнце начало опускаться к горизонту, из зарослей поднялись огромные тучи насекомых, хотя до захода солнца было еще далеко. Тучи становились все гуще и темнее, и это были полчища комаров, в честь которых и был назван остров.

От них можно было укрыться только в воде. И Эль- Сейф лег на отмели; волны перекатывались через его тело, а он раздумывал о своей судьбе.

— Что он сделал, чтобы быть так наказанным?

Ответ у него был готов: он дал своим товарищам корабль, а другим ловцам пример, которому они могли следовать.

Но в чем он ошибся, и почему наступил такой конец? Неужели из-за того, что он сломал винтовку и выбросил ее в море? Он понимал — это мало что изменило… Он не должен был позволить Бен Абди бежать, не должен был верить нахуде Омару, не должен был задерживаться на том месте! Да, это были большие ошибки, но ему казалось, что он еще что-то сделал не так.

— Но что же? Что?

К нему приблизился Шоа и тоже лег в воду; он хотел умереть, но не от бесчисленных укусов насекомых.

— Убежал от комаров, — пояснил он. — Их много, и аллах дал им мечи, чтобы колоть нас.

— Да, — вздохнул Эль-Сейф, но тут же возразил:

— Нет, нет! Это не так! Их не много!

— Их много, — настаивал Шоа. — Их столько, сколько воинов у пророка.

Но Эль-Сейф имел в виду не комаров; он говорил о тех, которые захватили его и осудили; да, у них были мечи, но их было не много!..

Наступила ночь, и комаров появилось еще больше.

— Хорошо лежать в воде, — произнес Шоа. — Тело ослабнет, и душе будет легче покинуть его.

— Нет, — возразил ему Эль-Сейф. — Я хочу жить!

— Ты можешь хотеть только то, что хочет аллах, — отвечал ему Шоа.

— Но аллах хочет, чтобы я жил! — выкрикнул Эль- Сейф. — Для этого он и создал меня! — Эль-Сейф встал. В голове у него проносились вереницы мыслей, и снова перед ним замелькали туманные картины, как тогда, когда у него не было нити, на которую можно было бы нанизать их.

Он побрел к берегу, но в темноте споткнулся о Гамида, который тоже лежал на отмели и дремал. От толчка Гамид пришел в себя и закричал:

— О проклятый! И здесь ты не даешь мне покоя! Зачем только я помог тебе бежать из тюрьмы, зачем не оставил тебя в той горячей духовке? Ты споришь с аллахом! Зачем я верил тебе…

— Гамид! — наклонился над ним Эль-Сейф. — Брат, возьми себя в руки! Не против воли аллаха выступил я, а против воли людей, против злой воли. И если я виноват, то только в том, что не знаю, в чем моя ошибка, в чем ошиблись мы все. Вот что меня мучает. Не комары.

Его мучали и комары, но он не обращал на них внимания.

Перед восходом солнца комары исчезли, но когда солнце взошло, оно сразу же начало немилосердно жечь. Кожа у всех была, покрыта тонким слоем соли, но казалось, что соль проникает внутрь их тел, потому что их мучала ужасная жажда, словно они наелись чего-то пряного.

Но они ничего не ели, и даже чувства голода у них не было, только жажда.

В полдень Гамид взобрался на скалу и, стоя там, принялся выкрикивать страшные проклятия, обращаясь к парусам корабля, маячившего вдали. Он кричал весь день, но к вечеру обессилел и принялся молиться, опустившись на колени и протянув руки к недоступным парусам.

— Как ты можешь так себя вести, если ты умеешь читать и писать! — укорял его Эль-Сейф. — Мудрость это не только уметь читать и писать, мудрость — это уметь быть человеком…

И лишь Шоа молчал. Он лежал в тени, лицом к скале и не шевелился. Он жаждал смерти, протягивая к ней самого себя, как Гамид протягивал руки к далеким парусам.

Этой ночью Шоа уже не спустился к воде. Он остался там, где был, потому что воля его была окончательно сломлена. Движение это признак жизни. А Шоа уже был мертв, хотя он еще дышал.

Зато Гамид вошел в воду по горло, продолжая то проклинать, то просить… пока не закричал, что видит свет, что видит приближающуюся лодку. Потом ему показалось, что лодка приближается чересчур медленно, что она остановилась… и он бросился ей навстречу, крича:

— Вот я! Вот я! Подождите!

Он плыл долго, потому что долго еще доносились его крики. Потом он замолк.

К утру тело Шоа опухло и было покрыто тысячами мелких язв. Эль-Сейф склонился над ним и окликнул его. Но Шоа не отвечал, хотя сердце его билось.