Гастон Леру: Невеста Солнца [Роман]

Молодая девушка все время машинально играла карандашом.

— Счастливого пути! — бросила она ему вслед.

— Что он вам сказал?

— Что он уходит, и я не увижу его больше.

— Он страшно зол.

— Это он напускает на себя. Мне это надоело. Он очень предан нам. Уверяет, будто сделал все возможное, чтобы предотвратить несчастье. Но его индейцы — невозможный народ!.. Гордость невероятная, а работать не желают. С этого дня я буду брать только китайцев.

— Берегитесь, как бы это не повредило вам!

— А что же прикажете делать? Я держала индейцев Гуаскара, хоть и знала, что пользы от них никакой, в качестве громоотвода. Но раз они убивают моих кули… Могут проваливать на все четыре стороны.

— А Гуаскар?

— Как знает. Он вырос у нас в доме. Он обожал мою мать.

— Ему, должно быть, будет тяжело уйти.

— Наверно.

— И вы даже не попытались удержать его?

— Нет… Но мы забыли о вашем дядюшке.

Она позвонила.

— Автомобиль, — кинула она слуге. — А… а что индейцы?

— Ушли вместе с Гуаскаром.

— Все ушли?

— Все.

— Без крика… без ропота?

— Без единого слова.

— Жалованье получили?

— Нет. Даже и не спрашивали. Гуаскар запретил им.

— А кули?

— Они не возвращались с островов.

— Но где же раненые… убитый?.. Что с ними сделали?

— Китайцы сами унесли их в свой квартал.

— Отличный народ… Живей автомобиль!

Она уже успела надеть кокетливую маленькую шапочку и торопливо натягивала перчатки. И сама села править мотором.

Они быстро спустились к муэлле[8] Мол. Дарсена. Раймонд восхищался ловкостью, с какой его невеста избегала препятствий, ее самообладанием, рассчитанностью каждого ее движения в этом квартале, полном неожиданностей. Мальчуган в ливрее — грум или «бой», как их здесь называют — скорчившийся на подножке, нисколько не пугался, когда автомобиль едва не задевал стены.

— Вы много ездите на автомобиле здесь, в Перу?

— Конечно, нет… дороги слишком плохи. Я езжу, главным образом, из Кальяо в Лиму [9] Столица Перу. , куда, разумеется, возвращаюсь на ночь. Потом иногда езжу к морю, на дачу, в Анкону или Корильос… Одну секундочку, мой милый Раймонд.

Она затормозила и ласково послала рукой привет кукольной головке, розовой и завитой, улыбавшейся ей из окна меж двух горшков цветов. По знаку Марии-Терезы голова исчезла и появилась снова в низкой двери на плечах изящного маленького старичка, разодетого в пышный мундир. Мария-Тереза соскочила на тротуар и о чем-то пошепталась с кудрявой головкой, после чего снова вскочила в автомобиль, дала сигнал рожком и продолжала свой путь к гавани.

— Это, — пояснила она, — сеньор главный инспектор, начальник местной полиции. Надо же было уведомить его о происшедшем. Все обойдется благополучно, если китайцы не будут жаловаться в суд. Я поехала этой дорогой, так как была уверена, что найду его здесь.

— То есть, где именно?

— У малютки Женни. Мы в квартале любви, мой милый Раймонд.

Они не опоздали. Буксирный пароходик только что причалил к пристани, таща за собой большой почтовый пароход Тихоокеанской компании, на котором дядя Франсуа-Гаспар, должно быть, все еще сидел над своей записной книжкой, записывая: «При входе в гавань Кальяо вам прежде всего бросается в глаза…» и так далее, и так далее.

Он обещал посылать путевые заметки в одну из вечерних парижских газет. Если бы он только слышал, с каким энтузиазмом Мария-Тереза говорила о «своем» порте! Французская строительная компания затратила на него 60 миллионов… товары перегружают прямо с палубы в вагоны железной дороги… бассейн шириной в 20.000 с лишним метров… Да, да! вы не шутите…. Ах, как она любит этот город за кипучую жизнь набережной, и судов, и гавани… А вот, погодите, выроют Панамский канал — тогда что будет!.. Возродится былое величие Перу… Перу затмит Сантьяго… О Чили и говорить-то нечего: это будет отплата за поражение 1878 года. Тогда держись и Сан-Франциско…

Раймонд с изумлением слушал, как она называла цифры, точно инженер-строитель, вычисляла барыши, точно подрядчик. Вот умная головка!.. Но это-то ему и нравилось — он терпеть не мог пустых, ни на чем не основанных фантазий, как у дядюшки, который способен был выдумать собственную всемирную историю, строя ее на каких-то химерических гипотезах.

— Все это было бы чудесно, — прибавила она, нахмурив брови, — не делай люди глупостей. Но они снова начинают глупить.

— В каком смысле?

— Да революцию устраивают.