Анатолий Полянский - Десять процентов надежды

Танджибаев поднялся:

— Отдыхать нужно. Спать ложись все. Дежурство моя очередь.

— Давай я. Мне лучше, — предложил Турсун-ака.

«Отказаться от его услуги, — подумал Танджибаев, — значит показать, что я ему не доверяю…» Он согласился, решив про себя, что не сомкнет глаз. Турсун-ака облегченно вздохнул.

— Ложись, ложись, — захлопотал он, поудобнее устраивая ложе для друзей.

Сергей с тревогой посмотрел на Умара. Видно, его тоже мучили дурные предчувствия. Но Танджибаев успокаивающе улыбнулся: все, мол, будет в порядке. Через минуту Голубев уже спал.

Умар, прикрыв глаза, сквозь ресницы наблюдал за проводником. Тот спокойно сидел у костра, изредка поклевывая носом. Картина была настолько успокаивающей, что Танджибаев невольно усомнился: может, он перебарщивает в своей бдительности?.. Однако чутье пограничника подсказывало ему, что здесь не все чисто. И он продолжал бороться со сном, хотя усталость наваливалась на него тяжелой глыбой. А нужно было еще вдобавок лежать неподвижно. Сколько это продолжалось, Умар не помнил. Постепенно костер начал гаснуть. Темнота подступила вплотную, мягко окутала со всех сторон. И вдруг сильный грохот потряс пещеру.

Друзья мгновенно вскочили, бросились к выходу, но натолкнулись лишь на груду камней. Сергей чиркнул спичкой. Яркая вспышка на мгновение озарила все вокруг. Пути не было: каменный обвал завалил выход из пещеры. Спичка догорела и погасла.

Избитого, потерявшего сознание Гринько бросили в угол юрты. Словно сквозь сон слышал он громкие голоса споривших о чем-то басмачей. Потом в юрте наступила тишина. Дружно забормотали молитву. Затем раздалось чавканье.

Постепенно к Гринько возвращалось сознание. Он чуть приоткрыл глаза и увидел, что басмачи едят мясо, жадно выхватывая его прямо из общего котла. Мясо было жирное, сало стекало с пальцев на халаты, но на это никто не обращал внимания. Все торопились насытиться, боясь, что другому достанется кусок побольше и пожирнее.

Миколе нестерпимо захотелось есть. Засосало под ложечкой. Он сглотнул слюну и ощутил во рту горечь. Ныло избитое тело. Голова шумела, точно после свадьбы, когда перехватишь горилки. От неудобного положения затекли руки. Он с трудом сдерживал стон и лежал не шевелясь. Малейшее движение могло привлечь внимание басмачей. И тогда новые побои. А это уже наверняка конец. Побоев он больше не выдержит.

Чавканье продолжалось: настоящая пытка видеть, как люди едят, если ты голоден. Гринько пытался думать о чем-нибудь другом, но запах баранины буквально сводил его с ума. Потом стала одолевать жажда. Во рту пересохло. Запекшиеся губы горели. Гринько уже и сам не знал, чего ему больше хочется: есть или пить. Но он упрямо терпел и не двигался. И его терпение было неожиданно вознаграждено.

В юрту вошли трое. Впереди важно выступал человек в таком же, как и у большинства басмачей, лоснящемся от грязи халате. Однако вся его осанка: гордо поднятая голова, презрительно искривленные губы и надменный взгляд — свидетельствовала о том, что он не простой смертный. Да и черты лица, тонкие, изнеженные, как и русые волосы, выбивавшиеся из-под чалмы, сразу выдавали в нем европейца. Остальные двое — типичные узбеки: скуластые, с узкими щелочками глаз и свирепым выражением — очевидно, выполняли роль телохранителей.

Увидев вошедших, атаман вскочил и суетливо захлопотал.

— Зачем не предупредили, господин? — льстиво заговорил он по-русски. — Встретить нужно было.

— Неважно, — также по-русски, хотя и с акцентом, сказал вошедший. — Вот что, Осман-курбаши, прикажите всем убраться отсюда. Разговор есть.

«Так ось вин який, Осман-курбаши, — подумал Микола, сразу вспомнив рассказ Голубева о кровожадном наместнике Ахмед-бека. — Ишь ты, куда его заперло».

Как только басмачи, поспешно заглатывая последние куски, покинули юрту, оба телохранителя угрюмо стали у входа.

— А что это за падаль в углу? — кивнул гость в сторону Гринько.

Микола даже дыхание затаил.

— Мертвец, — усмехнулся Осман-курбаши, — скоро мертвец! — И сделал выразительный жест ладонью по шее. — Прошу кушать. Садитесь! Садитесь, господин!

Осман-курбаши усиленно потчевал гостя. Тот, изрядно проголодавшись, ел все, что предлагали, запивая еду из фляги, висевшей на поясе. Видно, во фляге была не вода, а кое-что покрепче, потому что он морщился и покрякивал от удовольствия. Лицо его раскраснелось.