Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

По одну сторону рулевого сидела Эммелина, баюкая свою безобразную, но обожаемую лоскутную куклу. Дик, сидя по другую сторону, свесился над водой и высматривал рыб.

— Отчего вы курите, Падди? — спросила Эммелина, молча наблюдавшая за старым другом в течение нескольких минут.

— Чтобы на душе было легче, — объяснил Падди.

Он сидел, откинувшись назад и зажмурив один глаз, устремил другой на парус. Он чувствовал себя в своей стихии: знай себе, правь рулем и покуривай, в то время как тебя пригревает солнцем и прохлаждает ветерком. Многие на его месте сходили бы с ума от волнения, проклинали бы судьбу, взывали к Богу. Пади — курил.

— Ого-го! — крикнул Дик. — Смотри-ка, Падди!

Из сверкающих волн поднялся альбикор, перекувырнулся в солнечном воздухе и исчез.

— Это альбикор дает козла. Видывал я их сотни раз. За ним гонятся.

— Кто за ним гонится?

— Кто? Объедалы, конечно, кому же еще?

Не успел Дик осведомиться о наружности и нравах последних, как стая серебристых стрел пронеслась над шлюпкой и с шипением погрузилась в воду.

— А это летающие рыбы.

— Что ты там толкуешь? Рыбы не могут летать!

— Где же у тебя глаза?

— И за ними тоже гонятся объедалы? — боязливо спросила Эммелина.

— Вовсе не они! Да будет вам расспрашивать, — еще заврешься с вами.

Эммелина, между тем, не забывала о своем сокровище, которое прихватила с собой завернутым в старый платок; она засунула его под скамейку, и то и дело наклонялась посмотреть, цело ли оно.

Время от времени Беттон стряхивал оцепенение и поглядывал, не видать ли где «чаек», но море было пустынно, как доисторическое море. Когда Дик принимался хныкать, он тотчас придумывал ему какое-нибудь развлечение: смастерил удочку из согнутой булавки и оказавшейся на дне шлюпки бечевки, — и Дик, с трогательной детской верой, стал «удить рыбу».

Потом рассказывал им про себя, про свое детство.

— У моего дедушки был когда-то старый кабан. Был я тогда малышом, и бывало подойду к двери хлева, и он подойдет с той стороны, и хрюкает и дует в щель, а я со своей стороны хрюкаю ему назло, и молочу кулаком по двери и кричу: «Гей, там!» А он в ответ: «Гей, там!» — на своем свином языке. «Выпусти меня, — говорит, — и я дам тебе серебряный шиллинг». — «Подсунь его под дверь», — говорю. Тогда он придет и сунет хрюкало под дверь, а я свистну его палкой, а он ну вопить не своим голосом. Тогда мать придет и вздует меня, — и поделом!

Пообедали около одиннадцати часов, а в полдень Падди устроил навес из паруса над носом шлюпки для детей; после этого уселся на корме, надвинул соломенную шляпу Дика на лицо в защиту от солнца, брыкнул раза два, чтобы устроиться поудобнее, — и уснул крепким сном.

Он спал уже более часу, когда его разбудил пронзительный крик Эммелины, которой привиделся страшный сон, под влиянием съеденных сардинок и разговора об «объедалах». Успокоив ее, Беттон поставил мачту в гнездо и приготовился было снова поднять парус, как вдруг замер без движения при виде двух голых мачт, торчавших из воды, милях в трех расстояния.

С полминуты он простоял молча, вытянув шею вперед, как черепаха. Потом вдруг испустил яростное: «Ура!»

— В чем дело, Падди? — спросил Дик.

— Ура! — кричал Беттон, — корабль! Корабль! Гей, там — дождитесь меня! И точно, ждут! Ни клочка паруса — что это они, спят, что ли? А ну-ка, Дик, помоги мне поставить парус. Ветер скорее доставит нас, чем весла.

Он переполз назад и взялся за румпель [1] Румпель — рычаг, служащий для повертывания руля. ; ветер подхватил парус и, шлюпка пустилась в путь.

— Это папин корабль? — спросил Дик, почти столь же взволнованный, как и его приятель.

— Не знаю! Вот погоди, догоним его, тогда будем знать.

— А мы пересядем на него, Беттон? — спросила Эммелина.

— Непременно, деточка.

Тогда Эммелина нагнулась, вытащила из-под лавочки свой сверток и положила его к себе на колени.

По мере приближения, очертания судна становились определеннее. Это был небольшой бриг с толстенькими мачтами, на которых болтались обрывки парусов. Опытный глаз моряка вскоре разобрал, что дело неладно.

— Да он покинут, чтоб ему пусто было! — пробормотал он. — Не везет нам, что и говорить!

— Я не вижу людей на корабле, — воскликнул Дик, — и папочки там нет.

Когда до корабля осталось всего около двадцати кабельтовов, старый матрос вынул мачту из гнезда и взялся за весла.

Бриг глубоко сидел в воде и являл довольно-таки плачевный вид. Кое-где висели клочья парусов, у баканцев не было видно лодок: явно было, что в нем открылась течь, и что он был брошен экипажем.