Серена Валентино - Малефисента. История темной феи

Нянюшка была совершенно раздавлена. Все оказалось куда страшнее, чем она думала раньше. Она вдруг поняла, что Малефисента никогда не простит ее – сколько бы она ни умоляла.

– У меня не было выбора! Я увидела это в тот самый день, в день экзамена. Я увидела, что три феи будут заботиться о маленькой девочке, что они вырастят ее и окружат любовью. Пойми, Малефисента, она была предназначена им в подопечные самой судьбой. Это было предопределено! Я не могу управлять такими событиями. Я не могу изменить то, что записано в книге фей. Ты ведь это знаешь! Знаешь лучше, чем любая другая фея!

– Но почему ты не поручила ее Голубой Фее? Да кому угодно, кроме них?!

– Тебе известно, что у Голубой Феи был свой подопечный – маленький мальчик. А Флора, Фауна и Мерривеза были следующими в очереди. Сожалею, Малефисента, но обойти их было невозможно. Всем брошенным детям с особой судьбой полагается фея. Опекать таких детей – главный долг фей. А кроме того, если бы ты не прокляла малышку, которую называешь своей дочерью, обрекая ее на смерть, то и добрым феям не пришлось бы охранять ее. Их работа завершилась бы в день ее крестин – в тот день, когда они вручили ее королю Стефану и его королеве. Это ты вынудила фей спрятать девочку в лесу и сменить ей имя. Ты сделала это сама своим проклятием. Так что моей вины здесь нет, Малефисента. Это дело твоих собственных рук!

– Ты могла бы сама позаботиться о ней! Что тебе стоило вмешаться? – бушевала Малефисента. – Ты же всегда была любимицей Оберона. Любой уступил бы тебе без всяких вопросов. Уж это ты могла бы сделать ради меня – могла бы растить девочку сама! О боги, она же, можно сказать, твоя внучка!

Нянюшка уставилась на нее:

– Как это понимать – моя внучка? Где ты ее взяла, Аврору? Она что, в самом деле твоя дочь? Или ты подобрала ее где-то?

– Неужели сестрички тебе не сказали? Ты что, правда не знаешь? – Лицо Малефисенты вдруг стало спокойным и собранным. Она пристально вглядывалась в глаза Нянюшки, пытаясь понять, действительно ли та говорит правду, и в этот миг больше всего походила на хищника, разглядывающего свою жертву. Проникнуть в ее мысли Нянюшка не могла, и догадаться о них у нее тоже не получалось. На лице темной феи не отражалось ничего – ни чувств, ни далее гнева.

– Я долго училась скрывать от тебя свои мысли, – фыркнула Малефисента, почувствовав Нянюшкины усилия. – И, как вижу, у меня получилось. Ты слишком долго управляла моим разумом, пытаясь перетянуть меня на путь, который, по твоему мнению, подходил мне лучше. Хотя ты всегда знала, к чему мы придем. В это время, на этом месте. Как враги.

– Я тебе не враг, Малефисента. Это ты видишь во мне врага.

– И ты смеешь говорить мне это?! Неужели я просто обычная тщеславная, жадная до могущества дура, готовая ринуться в любую опасность?! Не смей так меня оскорблять! Ты не представляешь, какую боль мне пришлось вынести... через что мне пришлось пройти!

– Так расскажи мне.

Малефисента даже отпрянула от неожиданности:

– Что?

– Расскажи мне, через что ты прошла. Я хочу это услышать.

Нянюшке отчаянно хотелось, чтобы Малефисента простила ее. Не ради нее – ради самой Малефисенты. Оберон все еще поджидал ее за стенами замка, и Нянюшке хотелось выиграть для Малефисенты хоть немного времени и дать ей шанс искупить свои преступления. Нянюшка еще надеялась, что крохотная искорка в сердце Малефисенты сможет вывести ее из тьмы и обратить к раскаянию.

И тогда, может быть – может быть! – Оберон сохранит ей жизнь.

– Первое мое воспоминание о том месте, которое я сейчас называю своим домом, – как я сижу на холодном каменном троне. Я помню, как дрожала от боли, но считала, что заслуживаю ее. Моими единственными утешителями были мои птицы, мои вороны. Уж и не знаю, что стало бы со мной, не будь их рядом. Ты только должна четко понимать: сейчас я рассказываю о том, что я ощущала тогда, а не о своих нынешних чувствах. В то время я была совсем другим человеком, и нынче все это от меня далеко.

Случалось ли тебе когда-нибудь оглядываться на события далекого прошлого в твоей жизни с ощущением, что они происходили с кем- то другим? То же сейчас я могу сказать о себе – с той лишь разницей, что в моем случае это не просто ощущение: ведь я действительно стала другим человеком. Я помню, что я переживала и чувствовала в те времена, но сейчас от тех чувств ничего не осталось, кроме злости и острой потребности защитить мою дочь.