Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

Все, что последует дальше, Саттар представил очень ясно. Что ж, когда-нибудь этим и должно было все кончиться. Только этим. И незачем сейчас тратить зря время на вопросы и ответы. Все ясно и без них. Впереди ничего, кроме расстрела.

— Нет. Не знаю, начальник, — коротко говорил Саттар, если даже знал о чем спрашивает его Крейз, и устало двигал кистью руки. Невысокий, даже хрупкий с виду, плосколицый, он, казалось, не в состоянии был тревожиться, переживать, чувствовать.

Крейз разглядывал его с неослабевающим интересом. Он многое уже знал об этом человеке. Сиверцев прискакал в Джаркент несколько раньше, чем привели Саттара. Прискакал один, оставив Айслу и Машу в ауле у надежных людей. Иначе ему потребовались бы сутки еще, а то и больше, чтобы добраться до города. Сейчас Сиверцев в смежной с кабинетом Крейза комнате заполнял в протокол дознания, записывая все, свидетелем чего ему довелось быть за последние два дня. Саттар про возвращение Сиверцева ничего не знал.

— А ты не думаешь, что если ветер находит дырявую юрту, так и человек должен найти в конце концов правильную дорогу?

Саттар вздрогнул. «Как можно, будто по книге, читать мысли другого?»

— Не знаю, начальник. — А сам в свою очередь с каким-то новым интересом к Крейзу разглядывал его крупное грубое лицо и поблескивающие из-под нависших бровей шустрые с хитринкой глаза.

Тот все это замечал и усмехался. Он хотел заставить Саттара выложить все начистоту. И не под силой страха, не по принуждению, а по велению души. Крейз умел это делать.

— Ты же был уверен, что не сегодня-завтра Дутов и Токсамбай возьмут Джаркент. Почему же накануне победы ушел от них?

— Токсамбай — собака, Алдажар тоже собака. А Дутов совсем поганый пес.

— Но ты же им помогал? С Чалышевым давно из одной пиалы кумыс пьешь. За одно это тебя надо расстрелять без суда. И ты знаешь, это будет справедливо.

И опять вздрогнул Саттар оттого, что собственные его слова возвращаются к нему от другого человека.

Крейз же с удивлением отмечал, разглядывая Саттара, что не такое уж плоское, как показалось вначале, у него лицо и глаза тоже. В их глубине проглядывает какая-то затаенная боль.

«Так вот каков ты, связной атамана».

В последнее время что бы Крейз ни делал, где бы ни был, он не переставал думать о Дутове. Сведения, которые приходили в ЧК от жителей пограничных аулов и кишлаков, от чабанов и работников сельских Советов, от своих сотрудников, да и вся обстановка в уезде — говорили об усиленной подготовке атамана к новому походу.

Посылая в Верный и Ташкент депеши, шифровки, Крейз со все возрастающей силой чувствовал свою вину за провал той первой операции, когда следовало захватить Дутова и доставить через кордон на советскую землю.

И вот один из тех, кто помешал это сделать, стоит сейчас перед ним и при каждом ответе на заданный вопрос, сам того не замечая, двигает кистью руки. Он, возможно, совершенно не представляет себе ни могущих быть последствий того, что уже сделал, ни той своей роли, какую его заставили сыграть. А надо, очень надо, чтобы он задумался над всем этим и понял, какое зло успел причинить он своему народу. Думал Крейз также о том, что если Сиверцев не ошибся в Саттаре, то его даже не придется в чем-то очень переубеждать. Он сам себя во многом успел уже переубедить. Его надо только подтолкнуть слегка.

И Крейз, как по мягкому косогору, вел за собой Саттара. Незаметно вел. Тот вдруг оглядывался и видел позади крутизну, о которой только что не подозревал даже.

— Это твой нож?

— Мой.

— Бери.

— Зачем теперь. Если кулан падает в колодец, лягушка играет его ушами.

— А ты уже собрался упасть туда?

— Все равно расстреляешь. Знаю.

— Я бы расстрелял. Давно уже борюсь с врагами советской власти, такими, как ты. Но расстрелять или помиловать — это не от меня зависит. Суд решит. И потом за тебя наш сотрудник, которого ты спас, ручается. Подписку дает, что не будешь больше за князей да атаманов голову подставлять под пули.

— Какой сотрудник?

— А вот погляди, — Крейз распахнул дверь в смежный кабинет. — Алексей Григорьевич, узнаешь?

— Саттар, здравствуй! — Сиверцев вскочил, вбежал в кабинет, схватил Куанышпаева в объятия и принялся хлопать по плечам, совать ему в бока. Было видно, что он искренне рад встрече.

— Ну, иди, пиши, пиши, — выпроводил его из комнаты Крейз. И он ушел. А Саттар все не мог после его ухода проглотить теплый комочек, застрявший в горле. Оказывается, дружеские объятия таят особую какую-то теплоту. Сиверцев уже и дверь за собой закрыл, а ладони его рук будто все еще лежат на плечах.