Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

А после на суде:

— За попытку свержения существующего строя требую смертной казни.

Голос у прокурора лающий, хриплый.

— За распространение нелегальной литературы в войсках требую расстрела…

Иногда суд шел без участия прокурора. Но приговор был все тот же: Именем… к смертной казни…

Шесть или семь раз (теперь даже забываться кое-что стало) смертник. И шесть или семь раз избегал ее. То по счастливой случайности, то… И это было всего вернее потому, что очень хотел остаться живым, чтобы продолжать бороться.

— Починить придется топчан-то. Ай, ай, ай. За трое суток нервы не выдержали. А как же мы годами в царских тюрьмах из одиночек да карцеров не вылезали? И ничего, не бились головами о стены.

— Вы знали за что сидели, — нашелся Махмут. — А я вот не знаю. Никого я не предавал и никакой не враг советской власти.

— Знаем, что не враг.

Но Махмут разгорячился и не обратил на эту фразу никакого внимания, иначе бы спросил: «Если знаете, зачем за решеткой держите?»

— Предатель Саттар Куанышпаев. Он предупредил атамана Дутова о нашем приходе.

Крейз сунул лупу в нагрудный карман.

— Ну, рассказывай! — потребовал он.

Пока Махмут выкладывал все, что думал про Саттара, Крейз несколько раз порывался встать и отдать распоряжение об аресте Чалышева. Предательская роль начальника милиции, не вызывала больше сомнения. И все-таки председатель ЧК сумел убедить себя, что это делать пока не следует. Может, кто-то еще, более умелый и более опасный, действует вместе с Чалышевым.

— Саттар — мелкая сошка. Это связной, не больше. Один из предателей — Чалышев. Вспомни, чем ты помешал ему? — спросил Крейз, когда Махмут кончил рассказывать.

— Чалышев предатель? — оторопело уставился на председателя ЧК Ходжамьяров. Мысль, что Алдажар не тот человек, за кого выдает себя, приходила в голову, но, услышанная от другого, она ошеломила.

Крейз же нетерпеливо поглядывал на часы. Он с минуты на минуту ждал сообщения от Думского, но тот почему-то не давал о себе знать, и это беспокоило.

Где-то, минуя Джаркент, скатывалась к горам короткая ночная гроза. Шумнули навстречу порыву ветра тополя и сникли, а Крейз с Махмутом продолжали восстанавливать малейшие подробности из исчезнувших показаний Кабира и однопалого Оспана.

Когда все, что требовалось восстановить и уточнить, было уточнено, Крейз сказал:

— Чалышева напугало твое сообщение, что Кабир должен назвать сообщников, и он с помощью Куанышпаева и тех людей, которых ты застал в его кабинете ночью, освободил арестованных. Однопалый, по-моему, тоже связной, как и Саттар, между Чалышевым и атаманом. Вот же стервец, — развел Крейз руками. — Мало его били, этого захудалого атаманишку оренбургского казачества. Так нет, неймется. Он вождя всей белой эмиграции из себя строит теперь. И все же хоть захудалый, а опасный он для нас сейчас. Очень опасный. На него ставят крупную и, по-видимому, последнюю ставку все заокеанские акулы вместе взятые. Его именем думают начать поход против нас.

Крейз прошелся по кабинету и, когда взглянул на Махмута, в его карих глазах брызнули искорки смеха.

— Тебя сюда из тюрьмы сколько чекистов сопровождало? — спросил он неожиданно.

— Трое.

— Назад в тюрьму поведут четверо. Ночь-то вон какая темная, вдруг убежишь.

Махмут невольно отступил на шаг.

— Зачем мне в тюрьму?

— Надо, — положил ему на плечо руку Крейз. — Город-то у нас, сам знаешь, крохотный. На одной улице чихнул, на другой кричат: будьте здоровы. Где простыли? Потерпи еще денек, другой. Пусть враги думают, что твоя песенка спета. А мы эту версию еще и приукрасим. Даже еще кое-кого на несколько дней упрячем за решетку.

— А отец? — вырвалось у Махмута. — Он же…

— Ходжамьяр и Магрипа о тебе знают все, что надо. Не беспокойся поэтому, — остановил Крейз жестом Махмута и, усмехнувшись, добавил: — Но только спать тебе на полу придется, раз топчан сломал.

— Ладно, на полу посплю, — усмехнулся и Махмут.

Вскоре под конвоем четырех чекистов он шагал по безлюдному городу через площадь к тюрьме. И даже конвоиры были уверены, что ведут очень опасного врага. Они не спускали с него глаз. В камере Махмут лег на пол и сразу заснул, будто захлопнул за собой дверь.

Прежде чем ответить на вопрос, Саттар едва заметно двигал кистью руки, что всегда было у него признаком сильного волнения. Он стоял перед Крейзом с окаменелым, будто неживым лицом, внутренне опустошенный тем, что так быстро и так нелепо попался. И это теперь конец всей его жизни. А он так любил ее, свою непутевую, всегда беспокойную жизнь. Еще любил степь, хороших коней и маленькую Айгуль с двумя косичками, которые она, когда смеялась, забрасывала кивком головы за спину.