Н Жарков - Незримый фронт

В 1930 году меня послали в Казахстан.

Вот так я и стал чекистом. Меня сделала им своеобразная школа Дзержинского: его жизнь, его кипучая деятельность были для нас примером.

Почти у каждого чекиста в ту пору была заветная тетрадочка, куда он заносил все, что касалось его работы. Мысли о Владимире Ильиче Ленине и Феликсе Эдмундовиче Дзержинском занимали в ней самое первое место. Вот эта, например, запись осталась в моей памяти навсегда:

«ВЧК родилась по инициативе Владимира Ильича Ленина. Выросла и окрепла под водительством Феликса Эдмундовича Дзержинского. Ленин и Дзержинский выпестовали и отточили этот меч пролетарской революции для защиты Советской республики от посягательств внутренней и внешней контрреволюции. Они утвердили основной принцип ВЧК—ОГПУ: беспощадно разить действительных, неисправимых врагов, поднявших сознательно, злостно руку на пролетарскую резолюцию, и бережно, внимательно относиться к тем, кто по темноте своей и недомыслию оказался игрушкой в руках непримиримых врагов Советской власти».

Ленин не отделял органы ЧК от партии.

«Хороший коммунист, — говорил он, — в то же время хороший чекист».

В феврале 1919 года ЦК нашей партии разъяснил:

«Чрезвычайные комиссии созданы, существуют и работают лишь как прямые органы партии по ее директивам и под ее руководством».

Раскрывая это положение и указывая на беды, которые грозят ЧК в случае отхода от этого принципа, Дзержинский говорил:

«ЧК должна быть органом ЦК партии, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку».

Помню и выдержки из инструкции о производстве обысков и дознаний:

«Все, кому поручено произвести обыск и арест, должны бережно относиться к людям, обыскиваемым. С ними надо быть гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что тот, кто производит обыск, — представитель Советской власти и что всякий окрик, грубость, нескромность, невежливость — пятно, которое ложится на эту власть.

Обращение с арестованными, подследственными и их семьями должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы.

Виновные в нарушении инструкции подвергаются аресту до трех месяцев, удалению из комиссии и высылке из Москвы».

Конечно, мало было только записать хорошие мысли в тетрадь, надо было еще твердо и неуклонно следовать им в своей повседневной работе. Этому мы и учились упорно, постоянно. Это и была для нас большая жизненная школа Дзержинского.

Москва спит, на улицах покой и тишина. Но тишина эта обманчива, тревожна. На перекрестках, у ворот нарядных особняков нэпманов, бывших крупных купцов и дворян неслышно собираются группами курсанты центральной школы ОГПУ. Сегодня опять облава, налет на тайные гнезда контрреволюционеров. Курсанты выводят из подвалов гостиниц и особняков эсеров-заговорщиков, собравшихся под покровом ночи для разработки своих вероломных планов.

— Господин Петров, сдайте оружие, — приказываю я видному эсеру, задержанному в эту ночь на нелегальной квартире.

— У меня нет оружия, — спокойно отвечает он и даже удивляется, что чекисты потревожили «мирного» человека.

Начинается тщательный обыск. Наконец обнаруживаем в стене искусно оклеенную обоями нишу. В ней целый склад секретных документов, связанных с повстанческой организацией, оружие. Эсер Петров бледнеет. Заговорщиков постиг полный провал.

Школа ОГПУ имени Дзержинского, в которую я поступил учиться в 1924 году и которую впоследствии успешно закончил, была практически боевым оперативным подразделением. Курсанты не только учились, но и участвовали в операциях по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом в Москве и других городах страны. В связи с напряженной обстановкой весь личный состав школы постоянно находился в боевой готовности. Дежурные роты в ночное время не раздевались. В любую минуту мог поступить боевой приказ выйти на очередную операцию.

Осенью 1924 года курсанты срочно выехали на помощь Ленинграду. Нева вышла из берегов и разлилась по городу. В воде оказались нижние этажи домов, склады с продовольствием. Была разрушена энергетическая сеть, и город погрузился во мрак. Сильно пострадал Невский проспект. Морской порт из-за повреждения железнодорожного полотна был отрезан от города, в результате прекратился подвоз продовольствия. Холод, дожди, сырой пронизывающий ветер усугубляли страдания ленинградцев. А тут еще, воспользовавшись этой бедой, активизировались грабители и бандиты.