Геннадий Дмитриев - Притча о выборе

Она с трудом узнавала человека, смотрящего на неё с фотографии, как не похож он был на того, на старом пожелтевшем снимке, который хранила она всю жизнь! Тот был уверенным, красивым, сильным, молодым, а здесь она видела измученного, усталого человека с пустым озлобленным взглядом. Она смотрела на фотографию, и слезы сами собой катились по её щекам, смотрела, не решаясь перевернуть страницу.

Иван Сергеевич ждал, сидел, временами постукивая карандашом по столу; прошёл час, другой, третий, наконец, она вышла, швырнула дело на стол, и со злостью сказала:

— Лучше бы Вы мне не давали это читать!

— Я предупреждал Вас.

— Но я же не знала! — возмущенно вскрикнула Анна Павловна.

— Да, Вы не знали. По доносам Вашего отца сажали и расстреливали невинных людей. Он был секретным сотрудником аппарата Ежова, «сексотом». Ну, а когда Ежова арестовали, то и ему пришлось ответить за свои грехи. Поверьте, он заслужил своё наказание.

— Но ведь его же реабилитировали! — возмущенно вскрикнула Анна Павловна.

— Да, реабилитировали, это Хрущев, у него у самого руки по локоть в крови. Сути дела это не меняет.

— Так, это всё правда? — поникшим голосом спросила Анна Павловна.

— Да, правда, — ответил тихо Иван Сергеевич.

— И как же мне жить теперь?

— Как жить? Честно, по совести.

В глуши северных лесов, где высокие сосны устремляют к небу свои верхушки, да серые скалы, поросшие мхами, омываются водами быстрых рек, жил старик-отшельник. Он выращивал на маленьком огороде злаки, дающие пищу, и молился Богу.

Третий день шёл путник по горным тропам, чтобы встретиться со стариком, спросить совета. Наконец пришёл он к горному озеру, на берегу которого, среди высоких сосен, стоял деревянный скит старика. Старик сидел на камне и смотрел вдаль, заметив путника, он подождал, пока тот приблизится, встал, поклонился ему в приветствии, и спросил:

— Приветствую тебя, путник, желаю здравия и благополучия. Что привело тебя в эти края, уделенные от мирской суеты? Долго ли идёшь? Куда путь держишь?

— Привет и тебе, старик, и тебе здоровья желаю. Иду я три дня, чтобы поговорить с тобой, совета мудрого твоего спросить.

— О чем спросить хочешь? Спрашивай. Что знаю, скажу, а чего не знаю, того и сказать не сумею.

— Скажи, как жить в мире, где слова потеряли смысл, где люди молятся Богу, строят церкви, но не живут по законам его? Где нелюди и бандиты богаты и почитаемы, а люди честные бедны и несчастны?

— А как жить ты хочешь, путник? — спросил, в свою очередь, старик.

— Хочу жить по справедливости, но не в бедности и нищете, а в достатке.

— А что есть справедливость, по-твоему? Что справедливо, что — нет, как поймешь ты?

Путник задумался, озадаченный вопросом старца, и отвечал:

— Если имеющий власть и силу подавляет того, кто не имеет ни силы, ни власти, — это не справедливо.

— А если имеющий власть прав, и подавляет он зло? На чьей стороне справедливость?

— Как могу я понять, где зло, где добро, если оно не проявлено?

— Значит, если сильный подавляет слабого, станешь ты на защиту слабого, не рассуждая о том, кто прав, кто виноват?

— Я стану на защиту слабого, в этом вижу я справедливость.

— А если проявится воля защищенного тобой, и злой окажется воля эта, как поступишь ты? Пожалеешь ли о своем поступке?

— Но ведь я поступил справедливо, защитив слабого? Почему я должен жалеть об этом?

— Потому, что не понял разницы ты между добром и злом, и стал на защиту зла.

— Но как понять, где зло, где добро, когда оно не проявлено?

Старик усмехнулся в седую бороду, и сказал:

— Христос учил, что нельзя зло одолеть насилием, ибо зло подавляемое, но не проявленное, вызывает сострадание тех, кто не имеет различения добра и зла, не видя последствий, и не умея предвидеть. И будут люди сострадать злу, и защищать зло, пока не проявит оно себя, и не поглотит защищающих его.

****************************************************

Серые, сырые, мрачные сумерки уступили место ночной непроглядной тьме. Низкие осенние облака быстро погасили эти унылые сумерки. Мелкий моросящий дождь покрывал брызгами лобовое стекло, и мерные взмахи стеклоочистителя убирали мутную пелену с глаз, открывая пространство, отвоёванное светом фар у ночной тьмы. Мокрая дорога плохо освещалась ближним светом, и только пунктирная, местами переходящая в сплошную, осевая линия позволяла удерживать машину на дороге. Мокрые обочины тонули во мраке, темные стволы деревьев и часть голых черных ветвей пролетали по обеим сторонам, и, казалось, кроны их сплетаются над самой дорогой. Ветер свистел, проникая холодом и сыростью в узкую щелку чуть приоткрытого бокового стекла.