Анастасия Акулова - Рождение Феникса

– Папа?! – Вырвалось из горла прежде, чем я успела сообразить, что делаю.

Не знаю, есть ли у чудовища хоть капля разума, но оно вдруг дёрнулось, и, оторвавшись от трупа девушки, резко развернулось…

Кажется, я снова что-то кричала… кого-то умоляла… Нет, пожалуйста, нет, не надо…

Всё что угодно, только не это…

Однако этим же криком я и подавилась, в шоке разглядывая происходящее, ибо папа, без намёка на эмоцию на лице, резким рывком стянул с руки тонкую перчатку, и, когда чудовище с довольным рыком, вроде «ух ты, еда пришла сама!» бросилось на него, он просто что-то прошептал, сжал в кулак вытянутую руку и… и чудище мгновенно вспыхнуло, будто его облили бензином и подожгли, а потом за считанные секунды просто взяло и… обратилось в пепел…

– Возвращайся в ад, тварь, – холодно произнёс знакомый с детства голос…

«Бред, бред, брееед!!!» – пронеслось в моём измученном сознании, прежде чем я снова провалилась в бездонную тьму.

Противный звон изнутри давил на мою несчастную черепушку так, словно норовил заставить её взорваться. В последнее время это ощущение стало почти привычным.

Кровь, кровь, всюду кровь… постепенно возвращались воспоминания. Как чьё-то изощрённое проклятие, будто кому-то нравилось разрывать меня изнутри.

Вдруг в нос ударил резкий, знакомый медицинский запах, как нашатырь, что ли, мгновенно приведя меня в чувство.

– Проснулась, спящая красавица? – На меня обеспокоено и в то же время очень гневно смотрел мой папа.

Так мне всё-таки не показалось, он тоже там был?! И он… он сжёг чудовище… одним прикосновением.

Бред какой-то…

Впрочем, весь прошедший день и предшествующая ему ночь – сплошной бред.

– Пап, ты как? – Я перетекла в сидячее положение так быстро, что перед глазами заплясали красные точки, а недавно полученные раны дали о себе знать, но я не обращала внимания, зачем-то крепко вцепившись в папу, словно желая убедиться, что он настоящий, – Оно… тебя не…?

– Ты совсем спятила?! – Вдруг перебил меня папа, резко отшатнувшись от меня, – Какого чёрта?!

Я непонимающими испуганными глазами посмотрела на него, чтобы в следующую секунду окончательно выпасть в осадок: там, где мои руки коснулись любимой папиной куртки – виднелась покрасневшая, как от ожога кожа, а ткань прожгло до дыр с неровными обугленными краями.

– Что?! – Губы дёрнулись в нервной усмешке, – Что за?…

– Это я тебя должен бы спросить!!! – Сердито рявкнул отец, да так, что по поляне прокатилось эхо. – С какого рожна ты полезла в лес, в котором водится вендиго?! И почему не уничтожила его, едва он на тебя напал?!

– Что?… – Я совсем перестала понимать, о чём идёт речь, и почему на меня, только что вытащенную из логова поедающего людей чудища так орут, словно я сама туда пошла, – Пап, что за ересь ты мне тут городишь? Какое нахрен вендиго?! КАК я должна была его уничтожить?! Ты его видел?!

– Не придуривайся мне тут! – Теперь уже он схватил меня за плечи, глядя в глаза с непередаваемой яростью, – Значит, как отца пытаться сжечь – так это нормально, а как вендиго – нет, да? Для этого я в твою дурную голову столько лет впихивал знания о разной нечисти и заклинаниях? Чтоб ты даже чёртова вендиго спалить не могла?!

Тут до меня, наконец, допёрло, что с отцом тоже что-то не то. Во-первых, его обычно холёное улыбчивое лицо пересекал жуткий белёсый шрам и красовалась минимум недельная щетина, хотя раньше за ним никогда такого не водилось. Мой папа слегка помешан на чистоте и аккуратности. Более того – на его руках красовались тонкие, уже виденные мной тёмные перчатки, хотя у папы был на этот счёт пунктик: он не носил ни перчатки, ни варежки, даже в лютые морозы. Ну вот не любил он их и всё. И ещё: в глазах моего отца никогда не было такого беспокойства, тем более – за меня. Он всегда был очень уравновешенным, даже равнодушным человеком, и о нас заботился больше для галочки. Может, и любил, всё-таки мы с Ликой его дети, но как-то прям со своей колокольни.