Сергей Танцура - Остров быка

Они двигались по безлюдным темным закоулкам, подобные безмолвным серым теням, сумевшим сбежать из Тартара, ускользнув от неусыпного взора трехглавого Кербера. Один раз они едва не столкнулись с пьяными ахейцами, бродившими по улицам Трои в поисках очередных жертв, но успели проскочить в чей-то мегарон, теперь пустынный, как кенотаф, ждущий своего владельца. Им повезло: захватчики, горланя какую-то неприличную песню, прошли мимо, и беглецы, переведя дух, отправились дальше. Наконец, пройдя позади диптера, посвященного Гермесу – богу торговли (об остальных ипостасях лукавого божества в Трое предпочитали не вспоминать), они вышли на центральную агору.

Посреди площади все еще стоял забытый захватчиками деревянный «конь» – огромная осадная башня, действительно напоминавшая лошадь своим поднятым наклонно вверх и обшитым деревянными панелями переходом, по которому атакующие могли беспрепятственно проникать на стены осажденного города, не опасаясь стрел защитников. Хорив вспомнил, как все радовались, закатывая эту проклятую башню в город, и его отец подбросил его в воздух от полноты чувств и закричал, что они теперь свободны. Мама, украдкой утиравшая слезы счастья, смеялась, глядя на это, и была такой красивой, какой Хорив ее никогда до этого не видел. И в этом ликовании, охватившем всю Трою, никто не услышал предупреждений жреца Лаокоона, тщетно пытавшегося докричаться до благоразумия троянцев. Благоразумие в тот момент спало беспробудным сном, уступив место совсем другим чувствам, и угрозы Лаокоона бесследно канули в этом омуте, не вызвав даже ряби сомнения. Никого не насторожила даже смерть жреца, задушенного под шумок вместе с сыновьями, что оказавшийся поблизости Эней – наемник, прибывший в Трою со своими людьми незадолго до осады откуда-то из-за Понта Эвксинского, – поспешил объяснить местью неверному самой Афины. И ему поверили, поскольку хотели поверить, и никто не подумал повнимательнее рассмотреть следы на шеях умерщвленных, больше похожие на отпечатки веревок, чем змеиных тел.

Лаокоон умер, но его предупреждение осталось. «Бойтесь данайцев, дары приносящих…» Страшный смысл, скрывавшийся в этих словах жреца, Хорив, а с ним и вся Троя, осознал тем же вечером, когда ахейцы ворвались в город через кем-то открытые ворота, подобно хтоническим мстителям уничтожая все на своем пути. Эфиокл – старый раб, служивший их семье уже двадцать пять лет, – говорил Хориву, что они прятались внутри «коня», но мальчик знал, что это не так. Он сам в тот день поднимался на самый верх этой осадной башни и мог убедиться, что внутри нее не было ни единой живой души. Так что ворота открыл кто-то, кто уже был в городе. Кто-то, кого все троянцы – и караульные у ворот – считали своим. И если бы Хорив знал, кто был этим человеком, он вцепился бы ему в горло зубами за все то, что он пережил в результате этого предательства.

Отец Хорива, протоспатор местного ополчения, погиб на пороге собственного дома, успев отправить в царство Аида четверых захватчиков. Его мать, с замиранием сердца следившая за этим боем из дверей гинекея, бросилась на убийц своего мужа – и упала, пронзенная мечом обозленного гибелью товарищей ахейца. От того, чтобы последовать ее примеру, Хорива удержал Эфиокл. Он буквально скрутил подростка, отволок его в дальнюю кладовую и не отпускал до тех пор, пока все не закончилось. В течение часа бьющийся в истерике, захлебывающийся слезами Хорив слушал пронзительные крики рабынь и издевательский хохот врагов, и по истечении этого срока слезы высохли на его глазах, превратившись в холодную, расчетливую ненависть. В эту ночь он стал взрослым.

…Воспоминания яростным огнем вспыхнули в сердце мальчика, чуть не сломив его своей почти что физической болью. Предательский комок поднялся в его горле, сбив дыхание и едва не отворив дорогу безудержным, лишающим силы и воли слезам. Однако времени для плача сейчас просто не было, за его спиной стояли, не сводя с него испуганных глаз, Вингнир и Фарика, и Хорив сдержался, загнав рыдания так глубоко, как только смог. Он, двенадцатилетний мальчик, был для этих малышей их единственной надеждой на спасение, и потому не мог позволить себе проявления каких-либо чувств, кроме уверенности. Уверенности, которой сам он не испытывал и в помине.

Отвернувшись от проклятой башни, Хорив судорожно вздохнул, успокаиваясь, и еще раз внимательно оглядел лежащую перед ним агору. Интересовавший его путь к воротам оказался куда проще, чем он предполагал. Захватчики, увлеченные грабежами и насилием, не озаботились тем, чтобы выставить стражу, и ворота стояли распахнутыми настежь, никем не охраняемые. Вокруг не было видно ни одной живой души, лишь трупы караульных, убитых в самом начале штурма, сломанными игрушками валялись у стены, распространяя в горячем, наполненном дымом воздухе кисловато-сладкий запах крови и тления. Победители даже не потрудились снять с них доспехи, прельщенные куда более богатой добычей, и Хорив с внезапным гневом подумал, что этим караульным выпала несравненная – и совершенно незаслуженная – удача, обошедшая стороной остальных троянцев.