Алексей Доброхотов: Легенда о Пустошке

Минут через пять Стас открыл глаза и узрел своего спасителя.

– Ты кто ж таков будешь? – поинтересовался старик, выливая из сапог воду.

– Где я? – спросил парень.

– На берегу, итить твою макушку. А ты где хотел быть? – приветливо ответил Афанасий.

– Я что, утонул?

– Да вроде того. Со дна тебя вытащил. Можно сказать, с того света, итить твою макушку.

– Спасибо дед, – спасенный закашлялся, выплевывая остатки воды.

– Живи, коли человек хороший, – старик стал снимать с себя промокшую насквозь одежду и выкручивать из нее воду, – Вот, понимаешь, в Селки собрался, итить твою макушку. На почту. А тут ты, того, с моста, итить твою макушку… Придется теперь возвращаться… итить твою макушку. Весь промок. Переодеться надо. Какой теперь магазин, итить твою макушку? Ты одежду того, снимай. Застудишься. Сам-то кто?

– Из города, – нехотя ответил бывший утопленник, – Стасом зовут.

– Стас, так Стас, – согласился старик, – Меня Афанасием кличут. Никитичем. Тут я в деревне живу. С бабой своей. Да, что там, – махнул рукой, – От деревни одно слово осталось, итить твою макушку. Пустошка, она и есть Пустошка.

– Я так понимаю, дед, что ты жизнь мне спас, – медленно проговорил спасенный.

– Да, вроде того. Пришлось, понимаешь, итить твою макушку, нырять, – скромно признался Афанасий.

– Теперь, значит, я тебе, Никитич, обязан.

– Да, ладно. Сочтемся. Как там, на том свете? Видал что? – поинтересовался старик, больше для поддержания разговора, чем из любопытства. Хотя слышал, что некоторые спасенные что-то такое видели, вроде ангелов.

– Не пустили меня, – ответил парень, – Батька мой не пустил.

– Во как! Не пустил? Батьку, стало быть, видел?

– Видел. Он меня в конце тоннеля встречал. Светлого такого, как солнце. Рано, говорит, пришел. Не время еще. Дел много. Мать, говорит, болеет. На кого её бросил? Один ты, говорит, остался. За меня, и за себя. Больно, говорит, на тебя смотреть. Нехорошо ты поступил. Ступай обратно. Исправь, что наделал.

– Нагрешил, стало быть, – догадался дед.

– Вроде того, – виновато опустил глаза Стас.

– Стало быть, тебя на второй срок определили. На первом не справился. Что ж натворил такого, что тебе поворот дали? – Афанасий внимательно посмотрел на парня.

– Хотел я вашу знахарку ограбить, – признался вдруг тот.

– Марью?

– И вот как все получилось, чуть сам на тот свет не ушел.

– О как! Итить твою макушку! Чего у нее грабить? Она же нищая! – удивился старик.

– Иконы. Хорошие у нее иконы. Старинные. Настоящие. Цены необыкновенной. Вещи разные старые есть, – пояснил бывший утопленник, – Хороших все денег стоят. Вот это и захотел забрать. Сначала продать предложил. Но она отказалась. Вон погнала. Тогда, ограбить решил. Черт меня, дед, попутал. Сам не свой был. Трясло всего. Это же деньги какие…. так захотелось забрать, чуть не убил ее. Слава Богу, жива осталась.

– Эка…, – почесал дед щетинистую щеку, – Итить твою макушку. Не знал. Не знал, что за старое барахло человека убить можно. Неужели время такое пришло, что вам, молодым, вещей мало стало. Старье собираете. Итить твою макушку. Все развалились. Ничего путного выпускать не стали.

– Это редкие, старые вещи. Таких, давно уже никто не выпускает. Их нигде больше нет. Только здесь, в таких отдельных, глухих местах, они еще и остались. Только здесь их еще и найти можно. Потому они и стоят дорого, – оправдывался парень.

– Не знал, что на старости лет мы все такими богачами стали, что к нам с тором приходить можно, – словно не слушая его, продолжал размышлять старик, – Не знал, что ты мужик такой пакостный. Ни за что в воду бы не полез. Итить твою макушку, кого вынул… кого спас…

– Был. Был, батя, пакостным. Был, пока в реку вот в эту не упал. Вся пакость с меня смылась, – горячо воскликнул Стас, – Стыдно мне, понимаешь. Стыдно. Да, хотел я ее ограбить, хотел. А теперь на колени перед ней упасть хочу. Прощение просить. Назад хочу все вернуть. Не надо мне ничего этого больше. Правду говорю, Никитич. Поверь. Стыдно мне. Перед отцом своим стыдно. Если бы не было стыдно, стал бы я тебе во всем признаваться? Гадом буду.

– Может, у меня в доме посмотришь? У меня старья много. Навалено всякого на чердаке, – сощурил старик глаз, – Баба моя, итить твою макушку, запросто тебе все продаст, коли за деньги. Упрямиться не будет. Она деньги любит. Сторгуетесь. Это Марье они ни к чему. Она баба тихая. Она иконами людей лечит. Это же у нее станок, аппарат лечебный, как в поликлинике. Продаст, а чем лечить станет?