Марина Ниири - Друг в черном плаще

Первое время он пытался смахнуть тревогу, точно паутину с лица, но симптомы обострялись. К онемению в пальцах добавились проблемы с речью, памятью, равновесием. Он начал ронять предметы, мог внезапно умолкнуть посреди разговора и уставиться в пространство. Зверские головные боли, тошнота…

Перемены в его поведении не могли долго оставаться незамеченными. «Крепостные» молчали и лишь угрюмо переглядывались, чувствуя, что их бесплатным обедам и душевным посиделкам приходит конец, и дружно хотели как можно дольше оттянуть момент печального откровения. В конце концов, момент настал. Практиканты до последнего хранили тайну любимого начальника и заговорили только тогда, когда палачи из oтделa здравоохранения показали орудия пыток.

Перед тем как войти в кабинет коллеги, Киран неуклюже-виновато перекрестился, как и подобает недобросовестному католику. Слова молитвы вылетели у него из головы. Он запнулся на «Отче наш…»

– Заходи, Кир, – услышал он отрешённый голос Дрю. – Это логово, считай, твоё.

Даже на последней стадии поражения доктор Холиок выглядел величественно, точно мученик перед трибуналом. Его орлиный профиль был горд и чист. Сомкнув жилистые руки за спиной, он смотрел на голые стены, которые ещё несколько дней назад украшали его дипломы и грамоты.

– Тебе помочь собраться? – спросил Киран.

– Не трать время попусту. Эти бумажки мне всё равно yже не пригодятся.

– Да брось. Вдруг ты захочешь вернуться к частной практике? Ведь дипломы у тебя никто не отбирает.

– Поверь мне, всё кончено.

– Ладно, не утрируй. Всё ещё образуется.

– Конечно, образуется – после моей смерти. Всё станет на свои места.

Киран потрепал друга по плечу.

– Слушай, Дрю, я не буду говорить, что ты сам во всём виноват и что ты сознательно подставил всех под удар. Однако… Что ты себе думал? Если тебе нездоровилось, надо было попросить отпуск. Тебя бы все поддержали. Ты бы подлечился и вернулся на работу как новенький.

– Эта дрянь не лечится.

– Бред. Сейчас всё лечится… практически всё.

– У меня в следующий вторник была назначена биопсия. Я её отменил.

– Ну и зря.

– А смысл? Я видел снимки. И так всё ясно, Кир. Глиобластома налицо. Четвёртая стадия. Ну, раздробят они мне череп, поковыряются в мозгу. А дальше что? Подвергать себя мукам, чтобы продлить жизнь на два-три месяца? У меня даже страховки не будет со следующей недели. Кто будет платить за моё лечение? Все стрелки указывают в одну точку.

Киран выдохнул и убрал руку с плеча товарища.

– Даже не знаю, что сказать тебе, Дрю. Я не подозревал, что всё так запущено. Как я такое дело проворонил? Знал бы я, насильно потащил бы тебя к врачу.

– Я не люблю ныть и переключать на себя внимание. У людей хватает забот без моих болячек. Мне сказали, ты займёшь моё место. Я рад. Кстати, пока не забыл… Должен сообщить тебе кое-какие сведения о наших ребятах. Ведь теперь они под твоей опекой.

– «Крепостныe», что ли?

Осунувшееся лицо Дрю просияло на мгновение.

– Послушай, Кир… У Лиззи бабушка перенесла инфаркт, уже третий по счёту. У Джима родители разводятся. Вернее, они то сходятся, то расходятся, и это его нервирует. Что ещё? Виктора бросила девушка. С этими тремя надо помягче. Прошу тебя. Эти ребята – будущее американской психиатрии.

Стоя спиной к товарищу, Дрю не видел, как тот закатывал глаза.

– Можешь не волноваться за своих «крепостных», – Киран с трудом скрывал раздражение. – Уверяю тебя, что им будет весьма уютно в моих ежовых рукавицах. Ты лучше о родном сыне подумай. Или твой Глен навсегда выпал из кадра? Боюсь даже спросить, знает ли он, что с тобой происходит?

– Увы, нет. Я понятия не имею, где он сейчас и чем занимается. Догадываюсь только, что с его характером по нему плачет электрический стул. Я сделал всё для этого мальчишки… – Дрю повернулся к окну. – После смерти матери он потерялся, сломался пополам.

– Всё потерянное рано или поздно находится. Сломанное – срaстается.

Дрю впервые поднял на товарища свои голубые англосаксонские глаза.

– И ты веришь в это?

– Естественно. На таких чётких принципах держится наша профессия. Иначе какого чёрта мы ходим на работу?!

Дрю устало кивнул.

– Как твоя Марни?

– Чудит, как всегда. Моё дело – её недешёвые причуды оплачивать.

Киран был бы рад с лёгкостью сказать, что его дочь – типичная семнадцатилетняя девчонка, но всё было не так просто. За последние десять лет Марни провела больше времени в психиатрических учреждениях, чем на воле. Сначала её лечили от депрессии, потом – от тревожности, которая переросла в биполярное расстройство. В тринадцать лет она перестала есть и начала резать себе руки, обильно поливая раны растопленным воском.