Кейт Андерсенн - Укрощение мечтой. Часть 1. Лорд Грегори

– Но… что я могу? – у бродяжки слезы брызнули из глаз, она шептала, как осенний клен на ветру.

– Как тебя зовут? – голос испанки удивительно переходил от твердого тона к мягкому.

– Белла…

– Белла… красивая, значит… И так-то ты воспользовалась своей красотой… А он хорош… – испанка хмуро задумалась на мгновение, не снимая мертвой хватки с запястья Беллы, и вдруг складки напряженной мысли на лице разгладились. – Я помогу тебе.

– Поможете?. Но как?..

– Если ты сделаешь все, как я скажу, то и ты, и твой ребенок будете в безопасности, – быстро заговорила испанка. – Только пообещай слушаться меня. Идем, – она потянула растерянную девушку к карете. – Теперь я вам точно устрою, лорд Грегори, – процедила она сердито сквозь зубы.

– Сеньорита, и речи быть не может! – Мила возмутилась вполне обоснованно, когда, впихнув подобранную Беллу в карету, испанка изложила суть простого и абсурдного плана: отдать влюбленной роль донны Марии Лючии Ребекки Кастильо, невесты лорда Грегори Веллингтона. – Я не позволю вам!..

Сеньорита Кастильо устремила на нее взгляд уже приготовленного тонкого расчета:

– Я прекрасно знаю, что ты крала деньги моих родителей, – дуэнья получила удар по болевой и съежилась, – мне оповестить их об этом?..

– Сеньорита, пожалуйста…

– Я не скажу о твоей тайне, если ты не скажешь о моей, – просто заключила испанка. – Видишь, Мила, какую власть дают секреты. Что скажешь, Белла? – обратилась авантюристка к плененной робкой несчастной, устранив первую помеху своей идеи.

Та выглядела неважно и напуганно вконец; по крыше кареты начали барабанить капли вечернего ливня.

– Как я могу… – неслышно прошептала Белла. Пробежавшая в грозе молния осветила на мгновение ее худое лицо, искаженной маской страдания.

– Наденешь вуаль на шляпку, лорду вовсе незачем общаться с тобой до свадьбы, и секрет сохранить труда не составит, а после ему ничего не останется делать, – пожала плечами сеньорита вместе с раскатом грома, – ведь титул будет твоим, а это именно то, что лорду нужно, я отдаю тебе имя в обмен на свободу. Даже родители не раскроют тайну – им нельзя будет уронить фамильную честь и дать разразиться скандалу. Они предпочтут признать, что именно ты – их дочь! – активная жестикуляция сопровождала эту невероятно содержательную речь.

– Это неправильно, – пошевелила Белла пересохшими губами. Мила молча наблюдала за поединком неравных силами темпераментов, нервно теребя кружево на манжете.

– Только тогда у тебя и твоего ребенка будет все необходимое, – зашла испанка с другой стороны.

Белла колебалась – риск был велик; но и выигрыш не мал.

– Я не знаю…

– Ты же любишь его, – убедительно давила на эмоции сеньорита. – Лорда Грегори. И хочешь ему счастья?

Белла шмыгнула носом и, подумав, кивнула.

– А я – нет. Даже наоборот. Разве будет он счастлив, если женится на такой, как я? На любовь же человек откликается рано или поздно. Не беспокойся, я всему научу тебя – какой вилкой есть жаркое, как танцевать, как ходить и держать голову, как… – Кастильо скользнула взглядом на Милу: та качала головой – информация зашкаливала. Испанка мотнула головой и спросила: – Так что, переодеваемся?..

Возница ждал покорно, по его черному плащу и шляпе стекали широкие струи ливня. Он и думать не мог, какие великие перевоплощения происходят внутри. Но вот – знак, наконец можно проехать последние сто пятьдесят футов до парадных ворот и надеяться вскоре на клочок крыши и кусок хлеба.

– Просто сошлешься на усталость и попросишь проводить наверх, – поспешно давала последние наставления бывшая сеньорита (теперь в одном из непримечательных платьев Милы, что доходило ей только до верха щиколоток), поправляя на Белле искусно подобранную из багажа вуалетку, прикрывшую лицо до носа. Роскошное дорожное платье, вовсе не подходящее английской атмосфере строгих традиций было водружено на хрупкую англичанку и затянуто на все шнурки, так что выглядело почти впору. – Я буду твоей личной горничной, Мила остается в роли кормилицы и дуэньи, – возбужденно продолжала испанка, спрятавшаяся в кокон служанки, но непокорность взгляда с обликом вовсе не вязалась. – Будешь звать меня… Бекки. Поняла?

Мила сморщилась – сеньорита всегда предпочитала это мавританское, дань памяти предкам, благородному «Мария Лючия». Однако дуэнья проницательно не вмешивалась в вопиющую взбалмошность хозяйки: потеря места по раскрытии ее темных делишек оказалась бы гораздо хуже.