Александр Петряков: По лунному следу

Нина молчала и смотрела на огонь, красные языки бросали свет на ее лицо, и причудливые тени, мимолетные и разноцветные, играли на скулах, лбу и под глазами, являя то индийскую маску, то лик Снегурочки. Да, она молчала, я привык к этому, хотя чувствовал, что она рассказанному доверяет, вспоминая, может быть, и свое прошлое.

– Интересно, – сказала она после минутной паузы, – интересно…

Чувствуя, что снова настигает нас плотный ватный туман, где потеряемся, взял новую бутылку, открыл, налил по фужеру, и мы выпили. Я – сразу залпом до дна, она – мелкими глотками.

Я подошел к ней, взял из ее руки пустой фужер, поставил на стол, нагнулся к ней и поцеловал. А она, странное дело, – я ведь ждал совсем другого, – даже не подумала сопротивляться. Нами быстро овладевает желание, особенно в такие минуты, женщинам же чувство это знакомо постоянно, то есть я хочу сказать, они лучше и увереннее ориентируются в этой стихии. Впрочем, ни о чем подобном я в это время не думал, моя активность возобладала до нетерпения, боли и безумия, я чуть не задушил ее и оборвал пуговицы на ее светлом платье, в которое она переоделась к новогоднему ужину. Нельзя сказать, чтобы Нина была в эти минуты равнодушной, о, нет, я почувствовал ее страсть, но она вдруг выпрямилась, окаменела, выбросила как флаг узкую ладошку и сказала:

– Еще не время.

– А когда время? – Не понимая ничего и с трудом составляя фразу, спросил я.

– Время всегда, но всему – свое время. Вся ночь еще впереди, а в новогоднюю спать не полагается.

Я стал потихоньку остывать, и тело расслабилось.

– Ты знаешь, – сказала она, – вы, мужчины, так на нас не похожи, так мало в вас с нами общего, что мне всегда бывает удивительно, когда меня влечет к тебе или… Хотя, конечно, инстинкт, природа требует и так далее, но и природу сполна, как следует, понимаем только мы, женщины, и наша общность не чета вашей. Мы солидарны очень крепко. И все наши распри, несогласия, видимая нелюбовь друг к другу – внешнее. Внутри мы спаяны общей целью верного служения природе, понимая ее главную, и, может быть, единственную задачу постоянного обновления жизни. Мы служим ей, не даем возможности увянуть и зачахнуть…

Я рассмеялся:

– А мы, что же?

– Вы? Вы – средство, а не цель.

Я едва не захлебнулся от смеха:

– Неужели конечной целью создателя является женщина? Неужели он делал нас ради наших ребер?

Она не отвечала. Смотрела на огонь и тихо, блаженно улыбалась. Я подошел к печке, прислонился спиной к ее теплой округлости и закрыл глаза. Было хорошо и покойно, и легкая дремота стала плести свою паутину.

– Ваше ребро, – услышал я, – всегда при вас как извращенная идея.

Шел третий час Нового года. Хотелось спать. Ничего не происходило, вокруг нас была пустота, освещенная двумя догоравшими свечами. В печке серым подвижным пеплом покрывались бледно краснеющие угольки. Сквозь шипение приемника пробивалась музыка.

– Душно, – сказала Нина.

В форточку, которую я открыл с трудом, пахнуло сырым воздухом, и я услышал, как с крыши капало.

– Оттепель, – сказал я и зевнул, подошел к кожаному дивану, присел и моментально заснул.

Когда проснулся, в окна сочился серый невнятный полусвет. Нины в комнате не было. Значит, в другой спит. А может, ушла? – испугался я вдруг, вскочил, но сердце ухнуло, поэтому присел вновь на диван, отдышался и вышел на крыльцо.

И увидел воду. Она подступила к самому дому. Болото за ночь покорилось оттепели, под слоем воды лед был виден, но едва я попытался вступить на него, он без хруста, мягко сломался, и в пролом, булькая, хлынула темная стылая вода. Я постоял некоторое время на крыльце, туго с похмелья соображая. Захотелось позавтракать, выпить кофе. Решил разбудить Нину и попросить ее что-нибудь приготовить, но вдруг вспомнил, что, кроме портвейна, ничего нет, и что с утра собирался сходить на станцию за едой, и понял, что моими намерениями можно замостить любую дорогу, но не эту: пешком не пройти и на лодке не проплыть. Прошел в дом, постучал в соседнюю комнату и прокричал:

– Нина, мы в западне!

Тихо. Я открыл дверь. Пусто. Я нашел ее в дедовской лаборатории. Мы сели на длинный стол и поговорили о капризах природы. Решили, что безвыходных положений не бывает, правда, я выразил сомнение в истинности этого расхожего мнения.

По льду пройти было нельзя – ломался, как свежий пряник. Попробовали вытащить лодку. Из этого тоже ничего не получилось: медленно осев, она продавила лед, но двигаться вперед на ней было нельзя – весла скользили по льду, да и не шпаклеванная и некрашеная много лет лодка протекала.