Вера Мосова - Суженый мой, ряженый

– Жаль парня, – проговорила Маруся. – Потрепала его жизнь.

– Да, – подхватила Люба, – а ведь я чуть, было, не вышла за него.

– А «чуть» не считается! – уверенно ответила Маруся. – Все мы под Богом ходим, как он решит, так и станется. Не дал он вам с Николкой-то пожениться, потому как не твоё это. Стало быть, надобно было своего дожидаться, вот ты и дождалась.

Любаша кивнула в задумчивости. Она думала о Серафиме. Вспоминала, как познакомилась с ней в доме Иноземцевых, как Сима выхаживала её, больную, как была добра к ней. Словно прочитав её мысли, Маруся добавила:

– Странная она была. Вспомни, как она мне угрожала раскрыть Тимохе правду об отце, как денег на приданое требовала.

Люба молча кивнула.

– Вот уж поистине простота хуже воровства, – заключила Маруся.

– Интересное существо человек, – вступил в их разговор Василий. – И чего только в нём не намешано. И добра, и зла хватает. Вот Николай, например, он же хороший, правильный мужик, а Любашу в своё время очернил перед заводскими. Я тогда сильно зол был на него. А сейчас смотрю на всё с высоты пережитого и готов поверить, что случайно это у него вышло. Да и жизнь так распорядилась, что обида-то моя давно угасла. Встретил вот его теперь и рад этому.

– А мне его жаль, – проговорила Любаша. – Такое чувство осталось, будто это я ему жизнь поломала.

– Ну, что ты, в самом деле, Люба! – возразила Маруся. – Я ж тебе только что сказала, что всем Господь располагает. По его воле всё в мире происходит. Значит, судьба у Николая такая, и ничего тут не поделаешь!

Люба кивнула и обратила свой взор в окно.

– Ой, смотрите, это же Пётр Яковлевич! – воскликнула вдруг она, показывая на худощавого мужчину с небольшим саквояжем, шедшего по платформе.

– Какой Пётр Яковлевич? – в голос спросили Василий и Маруся.

– Да доктор же! Иноземцев! О котором Николай только что говорил.

Вскоре доктор появился в вагоне. Он слегка кивнул, проходя мимо, потом вновь повернулся, остановив взгляд на Любаше, которая в этот миг смотрела на него. Задумался на мгновение и, сделав вид, что не узнал Любу, прошёл мимо.

Ася затосковала, расставшись с сестрой и племянниками. Пока они были тут, она всё время была чем-то занята и не так скучала по Данилу. Но стоило им уехать, как тоска накрыла её своим крылом. И сколько бы Нюта ни старалась растормошить сестрицу, ничего не помогало. «Суженый мой, ряженый, явись ко мне…» – шептала она, засыпая, в надежде, что хотя бы во сне встретится с парнем. Но всё было тщетно.

Объявился он неожиданно, когда Ася с Нютой на реке рубахи полоскали. Подошёл неслышно сзади и говорит:

– Доброго здоровьица вам, красны девицы!

Ася чуть в воду не свалилась, услыхав его голос. Оказалось, что он приехал специально с ней повидаться да попутно решить кое-что. И сразу же вернётся, дела у него там срочные. Ася недоумевала, какие у него там могут быть дела, если она тут по нему тоскует? У неё была к нему куча вопросов, и первый из них – почему он так стремительно исчез, даже не попрощавшись? Сели они на берегу и повели свой разговор.

– Когда я рассказал дядюшке, что хочу жениться и остаться тут жить, то понял, что ему это не очень понравилось, – начал Данило свой рассказ.– Он выговорил мне, что свадьбу без денег не гуляют. Не за счёт же невесты стол-то делать. Зазорно это. Да ещё и пристыдил, негоже, мол, голодранцу свататься идти, мужик должен твёрдо на ногах стоять. Подумал я, подумал, да и согласился с ним. Рассказал он мне ещё, что у моего отца было припрятано золотишко. У нас ведь там, в окру̀ге, золото постоянно моют. И отец одно время со старателями работал. Вот дядька и убедил меня, что у тятеньки на чёрный день запас был. Дескать, поезжай, ищи. Настал твой чёрный день, пусть отцова добыча теперь тебе службу сослужит. В огороде копай, под сгоревшей избой попытай счастья, весь двор перерой, но найди. А я ведь уже всё там перетряс, когда головешки разбирал. Но дядька так настойчиво убеждал меня, что я поехал. Сделал себе землянку на нашем подворье, собрал кое-какую утварь, уцелевшую от огня, вот и обустроился. Несколько дней занимался поисками, но тщетно. И вот однажды ко мне пришла матушка. Я аж остолбенел, когда увидал её. Оказывается, не погибла она, обгорела, правда, сильно, пока добро наше спасала. Люди добрые подобрали матушку, вылечили, выходили. Приходила она уже сюда, но меня в ту пору не было, и она не знала, жив ли я. Сидим мы с ней, обнявшись и плачем вдвоём. Я ей про отца рассказал, как погиб он под обломками горящей избы. Потом матушка мне про золото и поведала. Оказывается, она в тот день мешочек-то с золотым песком перепрятала, под рябиной его закопала. А рябина та стоит в дальнем углу огорода, обгоревшая, чёрная, лишь несколько веточек оживших зелёными листиками покрылись. Достали мы тогда наше сокровище в мешочке из тонкой кожи, и говорит мне матушка, что на эти деньги мы избу новую ставить будем. Я пытался отговорить её, хотел к сёстрам увезти, а она упёрлась и ни в какую. Хочу, дескать, жить тут и нигде более. Деваться некуда, начал я строительство. А сейчас весь завод строится, много погорельцев-то, рабочих рук свободных не найдёшь, вот и приходится почти всё самому делать. Зятья, правда, приезжали, помогли сруб скатать. Отправил я матушку пока к сёстрам, в Быньговский завод, хочу до холодов успеть крышу на сруб поставить. Вот приехал печника тут нанять, у нас на них спрос большой, не переждать очереди будет. Сговорился уже с одним, сегодня еду обратно.