Феликс Соломоник - Стихи разных лет

Солнце, стосковавшись без работы,
Льётся, как янтарный мёд из сот.
Словно дети расчертили самолёты
Белым мелом синий небосвод.

Город мой, твои снега, метели,
Как из чаши, выпила до дна
И уже не гостьей по апрелю,
А хозяйкой шествует – Весна.

Зимние плотины все разрушив
Набежавшей солнечной волной,
Словно берег, захлестнула души,
Выплеснувшись радостью земной.

В пробуждении – удивленья ноты,
Будто век прошёл у сна в плену,
И как будто поцелуем кто-то
Разбудил уснувшую струну.

Это место непросто обойти стороною,
Ведь подобных ему на Ваганьково нет.
Здесь в могиле одной похоронены трое,
Убиенные разом – актёр, певец и поэт!

Редкий случай – тут брошен был жребий
Или на них указал кто-то свыше перстом,
Но скатились, след оставляя на небе,
Три звезды, в край земли ударившись лбом.

От удара качнулась планета,
Обожгла боль до самой оси.
Нет актёра, певца и поэта.
Мёртвым сном они спят на Руси.

Сердце помнит, но кто осияет
Вместо них необъятную Русь?
Тот, кто близко – гореть не желает,
А далёких судить не берусь.

Чем убивают слово,
Слово, в котором правда,
Полное боли и муки,
Выношенное душой?

Его убивают не страхом,
Не топором на плахе,
Его убивают не пулей
И душат его не петлёй.

Его убивают – словом,
Словом, в котором нет правды,
Словом, где каждая буква —
Словно отточенный нож.

Во мрак погружает отчаянье.
Нет страшней злодеяния,
Чем слово, убитое словом,
Имя, которому – ложь!

Не могу ответить больше,
Так как раньше, например:
– Как дела? – А так как в Польше.
Нет, иначе в СССР:

Мы едим из общей миски,
Крохи с барского стола,
Здесь на всех одни сосиски,
Здесь на всех одна халва.

Мне и горько, и обидно,
Слёзы сыплются из глаз.
В Польше – это очевидно:
Всё иначе, чем у нас!

Как на новогодней ёлке,
От макушки и до пят,
Все собой затмив иголки,
Звёзды на груди горят.

Нет уж места, весь обвешан.
Ну куда ещё одна?
Шаг и так давно неспешен —
Грудь стеснили ордена.

Не моя Вы, милая,
Не моя
И не рвусь я жилами,
Чувства сохраня.

Юность длинноногая —
Ну и прыть!
Пропущу, не трогая,
Так и быть!

В её холодной строгости
И гордой длинноногости
Незыблемая вера в неотразимость чар.

Идёт – и в искушении,
Седой, а тем не менее,
Уже звенит он шпорами, как истинный гусар.

Если с шармом женщина
– Подвинься, деревенщина!
Что делать рядом увальню?
– Лишь вылупить глаза!

Так на земле устроено
– По чину все раскроено:
Кому – вся спелость ягоды, ну а кому – лоза.

Дорогая моя, хорошая,
Ты напрасно не веришь словам.
Верь, родная, случайным прохожим
И без лести преданным псам.

От тебя им так нужно немного
На клочке этом малом земли:
Ну махни им платком на дорогу,
За ушами рукой потрепли.

Если вдруг шевельнётся, заноет,
Где душа быть как будто должна,
В горизонт уползающий поезд,
Как ужалившая змея,

То, видно, не было это игрою,
Раз так больно задело крылом
Это нечто, что часто душою
Мы – неверующие – зовём.

Искра в уголь черноокий —
Пламя в яростном потоке,
Как лучина, вспышкой ярка,
Оттого, что сердце жарко.

Юность – камень без огранки,
Кроме стати и осанки —
Вольный дух степи и ветра,
Напоённый далью щедро.