Евгений Жироухов - Следствие по делу друга

После того как ушёл Гурычев, Нина Степановна решила высказаться по вопросу воспитания молодых кадров. – Вот что, – с набитым печеньем ртом и прихлёбывая чай из большой фаянсовой кружки, сказала она. – Ты, на самом деле, кончай эту свою беготню. Твоё дело вот – авторучка и телефон. Приучайся, сколько раз говорила, к усидчивости. А то ж вон вчера – опять прокурор претензии к твоим обвинительным заключениям предъявлял. Говорил, что наформулируешь ты так, что понять, считаешь ты обвиняемого виновным, или не считаешь, понять невозможно. Все доказательства в кучу, и обвинительные и оправдательные. А потом и суду голову ломать. Надо однозначно: виноват – не виноват. Понял?

Благовский не стал возражать. Ума и опыта для этого ему уже хватало. – И вообще, что ты сидишь, бумажки перебираешь? – прожевав печенье, возмутилась Нина Степановна. – Где работа? Работы не вижу… Почему люди не вызваны? – Вызваны, – кротко отозвался Благовский, сдерживая вздох. – Сейчас пойдут люди.

И люди действительно пошли. Непрерывной чередой. Раздражённые обязанностями свидетеля очевидцы уголовных деяний, враждебно-гордые подозреваемые и обвиняемые, придавленные горем их родители, самоуверенные и красноречивые до неуёмности адвокаты, немногословные, себе на уме оперативники угрозыска из «карманной» группы по ловле шустрых, как блохи, карманных воришек.

От писанины через пару часов заныла рука, потом в голове начали путаться фабулы уголовных дел и действующие в них лица. – Вот ты зря сразу вызываешь такую кучу народа, – опять недовольно заметила Нина Степановна. – Создаёшь перед дверями ненужное столпотворение… – Ай-яй-яй, что творится. Работа бьёт ключом… – видимо, довольная царящим столпотворением, сказала, входя в кабинет, начальница следственного отдела Вера Аркадьевна, полная женщина и приятным лицом и высокой причёской. Она положила на стол Благовского несколько исписанных листков. – На, Юрочка, прими к своему производству небольшой материальчик. Кража шубы из универмага. Задержанная сидит в дежурной части… – Слышь, Вер, – перебила её Нина Степановна, поддёргивая под крышкой стола чулки. – В воскресенье у моего Серёжки день рождения. Где б мне чего-нибудь деликатесного раздобыть?

Перед обеденным перерывом случилась тяжёлая дорожная авария и Благовского услали на место происшествия. Лишь к вечеру он вернулся в свой кабинет. Не успел он снять пальто, как милиционер из дежурной части привёл к нему ярко раскосмеченную тушью, губной помадой и лиловым кровоподтёком под глазом девчонку лет семнадцати, с ещё чисто детской мордашкой, но уже с выражением в глазах повидавшей кое-что в жизни женщины. – Что же вы свои обязанности не выполняете, – упрекнул Благовского милиционер. – Она у нас сидит без всякого оформления уже целый день. Мы, лично не собираемся по чьей-то прихоти нарушать законность. – Садись, – сердито рыкнул Благовский доставленной и покосился на Нину Степановну, одобрит ли та выработанный по её инструкциям тон. – Кто это тебя? – Благовский показал на синяк под глазом задержанной. – Продавщицы в магазине, – захлюпав носом, ответила девчонка и поправила падающие на лицо спутанные брюнетистые волосы. – Зараз-зы, злые, как собаки… Вешалками меня лупцевали. А сами-то какие подбля… – Но-но, не выражаться! – Благовский разгладил бланк протокола и начал задавать вопросы по анкетной части. – Так, значит, в детдоме жила? Сирота? Родители умерли, что ли? – Да не умерли. Мотаются где-то, – задержанная неопределённо махнула рукой. – А, может, уже и умерли… Чёрт с ними. – Ну, а сейчас, где обитаешь? – постепенно смягчающим голосом продолжал спрашивать Благовский. – У тёток живу в пригороде. То у одной, то у другой… Они меня долго терпеть не могут, начинают злиться. Так я по очереди у них. Пока у одной живу – другая успокаивается…

Нина Степановна уже сложила свои дела в большой шкаф, кружку и пачку рафинада – в стол, оделась и собиралась уходить. Однако у самых дверей остановилась и сделала Благовскому последнее наставление: – Ты не рассусоливай, не рассусоливай. Допрашивай по существу. Оформляй протокол задержания и иди домой. На каждую ханыжку сердце тратить – здоровья не хватит. И до пенсии не доживёшь.

После ухода наставницы Благовский почувствовал себя так, будто снял весь день жавшие ноги ботинки. Он включил настольную лампу, повертел в пальцах авторучку и тоном проницательного сыщика задал следующий вопрос: – Ну, а как же так нехорошо с шубой получилось, Чернова Аня, красавица писаная? – Да вот так, – улыбнулась задержанная и развела руками. – Что ж мне всю жизнь в этой детдомовской поддергаловке ходить? – она для убедительности подёргала за пуговицу короткого для неё, изрядно потёртого демисезонного пальтишки. – Другие расфуфырятся во всё иностранное – и им можно… – Так, то же не ворованное. Заработать надо! – Благовский покачал головой, показывая своё изумление. – Заработай – и покупай, что хочешь. Ты работаешь где-нибудь?.. А почему не работаешь? – А не нравится мне ничего, – Чернова презрительно мотнула спутанной причёской, положила нога на ногу и ладонями сдвинула повыше юбку на коленях. – Я замуж хочу. Чтобы, значит, жить в семье, чтобы за детьми ухаживать, чтобы муж красивый-красивый был и меня любил кош-шмарно. Ну и, конечно, чтобы водку не пил. – Это правильно, – согласился Благовский, всё ещё крутя меж пальцев авторучку. – Но ведь, пойми, ты же совершила преступление. За это в тюрьму сажают.