Евгений Жироухов - Следствие по делу друга

Сидели тихо, не разговаривали. Зверь листал валявшийся на нарах растрёпанный альманах «Мир приключений».

– Вот, – сказал он, – такие люди, как Костик, в другое время героями становились…

– А стал преступником, – вздыхая, сказал Агафон.

– Во-во! – добавил Серёга, – Мы остались чистенькими, а он, выходит – вор.

– Ещё неизвестно, чем закончится. Ещё суд впереди, – угрюмо сказал Шурик, – Вот как расколется на суде… И мы под фанфары туда же…

– Не тарахти! – буркнул Зверь. – Костик не расколется… Только вот получается, что, значит, вор – а мы чистенькие. Как-то странно получается.

Молчавший Серёга вдруг сказал уверенно:

– А давайте сдадимся сами. Тогда на Костике вины меньше будет. Встанем на суде и всё объясним. Я так думал…

– Рехнулся, совсем! – Шурик захлопал длинными ресницами. – Ты чем думал? Идиотина!.. Скажи ему, Зверь!.. Додумался кореш… Ох ты!

– Верно, – рассуждающим тоном проговорил Витька, – Это ты, Серёга, чушь сморозил. Пришьют групповую – и ещё больше срока влепят. Это не выход из положения.

– А, может, наоборот, разделят на всех наворованное? Костику меньше дадут?

– Разделят, ха! – громко хмыкнул Шурик. – Умножат, понял!

– Думаете, хуже будет, – смиряясь, согласился Серёга.

В окошко сарая было видно, как прошли по двору мать и отец Кости. Две чёрные, как тени, фигуры на блестящем под фонарями снегу.

– На суд пошли, – вздохнул Валерка Агафонов.

– Идут, как на похороны, – осуждающе добавил Шурик.

Подождали, пока отойдут подальше родители Костика, чтобы не встречаться с ними по дороге, вышли из сарайки.

– Ты с нами в суд не ходи, – посоветовал Шурик Серёге. – По тебе заметно, что ты пьяный.

Серёга вопросительно посмотрел на других ребят. Витька и Валерка также подтвердили, что ему лучше остаться дома.

Ребята ушли. Серёга покрутился по двору, пока не замёрз, потом поплёлся домой. Сел у окна на кухне, прижался к тёплой батарее и стал смотреть на железнодорожные пути, заполненные грузовыми составами. В этот вечер наконец-то спадёт с души тяжёлый гнёт, перестанут сниться топочущие сапогами милиционеры, захлопывающиеся с железным лязгом огромные, под самое небо, ворота. Или… они сегодня захлопнутся наяву.

Поздним вечером к Серёге зашёл Агафон. Тихонько, чтобы не слышали родители, шепнул, что в суде всё закончилось нормально. Костик держался железно, и ему влепили четыре года колонии общего режима.

Налётами на вагоны было покончено без всяких договорённостей. В сознании что-то переломилось, как после пищевого отравления, и один вид рефрижераторов и пульманов вызывал резкое отторжение.

Страх медленно оседал на дно души – но его место заполнялось другим, новым, не менее беспокоящим чувством, то и дело покалывающим, раздражающим, точно насыпанная за шиворот стриженная со щётки щетина. Как ушедшие на покой разбойники, четвёрка делала вид, что наслаждается мирной, спокойной жизнью, без всяких там приключений.

Былые приключения вспоминали редко – сразу разговор переходил на Костину судьбу. За «воротом рубашки» начинало шебуршиться, покалывать, беспокоить. Один за другим спотыкались на словах и замолкали, будто Костя умер – и они тому виной.

День проходил за днём и четвёрка «загуляла» каждый сам по себе. Шурик с однокурсниками по техникуму, Витька зверев валялся дома на диване и читал книжки, Валерка Агафонов взялся в одиночку мастерить электрогитару, а Серёга сдружился с пацанами из соседнего двора. При встрече – «привет-покеда», а больше и говорить не о чем. Что-то такое, неопределяемое словами отталкивало их друг от друга, угнетало даже при коротком общении.

Витька Зверев, без шапки, с замёрзшим лицом красно-фиолетового цвета, в мятых брюках, обходил каждого и звонил в дверь нахально-длинным звонком.

– Привет, сволочь, – здоровался он с вышедшим приятелем, делая особый нажим на последнем слове. – Костик письмо прислал. Думай до вечера. Я пошёл.

Витька обошёл всех троих и ничего другого, кроме этих слов не говорил. Ребята своим видом растерянно выражали удивление. Вечером собрались у Витьки в подъезде. Друг в друга особо не вглядывались, но каждый отметил про себя, что бывшие друзья изменились, словно не виделись целый год.

Витька Зверев, то и дело сплёвывая, поставил ногу на ступеньку, с прищуром посмотрел и спросил:

– Знаете, кто мы? – потом достал тетрадный листок с неровными краями и стал читать.

Письмо Кости было написано бодрыми словами, но сквозило от него такой тоской. Точно сыростью и плесенью из картофельного подвала.