Александр Черенов - За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

– Осмелюсь лишь доложить, что я имел в виду… в некотором роде, другого Лбова.

– ?

– Не отца – сына.

– И святого Духа?

Вадим Зиновьич сотворил на лице смущение, и постучал себя по лбу пальцем.

– Извините, полковник: заработался! Дел уйма – а всё один, да один! Никому же ничего нельзя поручить! Помощников – до хрена, а толку от них, как от козла молока! Вот и приходится всё самому делать!

В продолжение монолога командующего Чуркин не уставал поддакивать тому кивками, тем самым словно показывая, что слова о «не дающих молока козлах» на свой счёт относить не намерен. Генерал же, оседлав любимого конька, явно не собирался с него слезать. Пришлось Чуркину, соблюдая максимальную осторожность, вежливо попросить командующего сделать это. Посредством «возвращения в канву».

– Ваше превосходительство, если я правильно понял Вас, опознание сына полковника надо произвести по всей форме?

– Правильно понял! – решительно переложил груз Кобылевский. – Производи!

– Кого прикажете взять с собой на опознание?

Кобылевский равнодушно пожал плечами.

– Да кого хочешь! Вон, хоть Павла Андреича возьми! Он – мастер на все руки: как говорится, и попить, и побить!

– Слушаюсь, Ваше превосходительство!

Выходя из кабинета, Чуркин искренне посочувствовал генералу: «Что значит – ни капли во рту с утра: старик – явно не в форме!»

…Опознание произошло быстро, без лишних формальностей. Жора сразу же узнал в щеголеватом обладателе адъютантских аксельбантов героического капитана, учинившего вагонный мордобой «дьяволовцам», а Концов так же сразу узнал красивого юношу, с восторгом наблюдавшего тогда за работой его кулаков.

Но порядок есть порядок – и, напустив на лицо показную строгость, капитан «пошёл по вехам».

– Как зовут твоего отца?

– Сергей Палыч, господин капитан.

– Ты можешь описать его внешность?

– Конечно, господин капитан. Тридцать восемь лет. Выше среднего роста. Плотного телосложения. Волосы – тёмно-русые, зачёсанные назад.

Нос и уши – человеческие: не орлиный и не ослиные соответственно. Особых примет – нет, за исключением врождённого благородства.

– А какие у него ордена?

Один из молчавших до сих пор мелких чинов контрразведки решил напомнить о себе. Но лучше бы вместо этого он вовремя вспомнил о том, что слово – всего лишь серебро, а ведь есть ещё и золото.

– Вы бы, подпоручик, ещё о кальсонах спросили!

Пал Андреич «вежливо попросил» контрразведчика больше о себе не напоминать. Чтобы не дискредитировать «органы» в глазах подрастающего поколения.

– Откуда он может знать о том, какие ордена у его отца на текущий момент? Они не виделись целый год – за это время полковник мог совершить массу подвигов и быть неоднократно удостоенным… теоретически!

– В самом деле, подпоручик.

Чуркин неожиданно изменил «ведомственному патриотизму», и поддержал капитана.

– Вы уж – «совсем»…

Традиционное окончание фразы было успешно заменено характерным вращением пальца у виска.

– Нет, отчего же, господа!

Юноша пришёл на помощь не столько подпоручику, сколько себе.

– Я готов дать полный перечень наград отца.

«И не только наград – но и рогов, которыми украсила папу его обожаемая супруга!».

Этот текст «в эфир» разумеется, не шёл. Взамен него Жора чётко и без запинки, словно отвечая урок в кадетском корпусе, информировал «членов комиссии» о наградах своего «героического» родителя.

Концов поднялся с табурета.

– Господин полковник, я полагаю дальнейшие вопросы излишними!

Чуркин благосклонно кивнул головой. Концов уже направился к двери, но на середине пути обернулся.

– Кстати, а почему ты не в Красильниково?

Жора изысканно выгнул бровь.

– А какого хре… пардон, что я там забыл?

– Ну, ты же туда направлялся?

– Да-а-а.

Вот теперь юноша удивился.

– А откуда это Вам известно? Вас же ссадили с поезда?

Концов снисходительно усмехнулся.

– Ну, во-первых, в поезде я слышал часть твоего разговора с проводником. А, во-вторых…

– Вы были приятели с моим отцом?

– Ну, не то, чтобы приятели…

Павел Андреич и не заметил, как усмешка совсем даже не плавно перешла в ухмылку.

– Скажем, так: товарищи. По несчастью.

Положение обязывало Жору обрадоваться – и он сделал это. Правда, не слишком убедительно: подкаблучный и многажды рогоносный папа заслуживал жалости, но никак не уважения. Однако, он был единственно близкой – не считая Ксени – душой. Посему Жора и счёл возможным выдать на лицо некое подобие радостного изумления.