Сергей Филиппов (Серж Фил) - Роман Ангелины. Фантастический роман о фантастической любви

Роман стоял на крыльце и восторженно наблюдал за рождением пурги. А та, словно видя это, старалась вовсю. Она плакала, выла и хохотала, стонала и вздыхала с придыханием, как коварная соблазнительница. Но Роману она представлялась пьяной маляршей, которой стали вдруг ненавистны все цвета, кроме серого, и она окрасила всё-всё в грязные, неживые, мрачные оттенки этого колера.

– Ах, чёрт, какая прелесть! Кажется, что весь мир встал на дыбы и потерял разум и расчётливость! Ах, какой ветер, какая свежесть!

Роман вдохнул резко и глубоко коктейль из свежайшего ветра, на треть разбавленного снежной пылью, и внутри него будто вспыхнуло пламя бенгальских огней – оно горело, но не обжигало.

А пурга, на мгновение умолкнув, вдруг яростно вскричала, как роженица в пик схваток, и утихла совсем. Этот крик эхом прокатился в голове Романа, а сердце как будто остановилось.

Прекратилась и пурга.

Плевра серой пелены медленно разорвалась и явила перед Романом ЕЁ!

Да, это была ОНА! Та, которую он сам по крупицам вылеплял, со страстью, с великой любовью. Он, её создатель, вдохнувший в неё жизнь, но он же и ставший её рабом!

«Нет, так не бывает! Это сказка!» – слышатся мне скептические возгласы. Да конечно не бывает, не бывает! Я и сам это прекрасно знаю. И всё-таки это произошло, это случилось, и случилось именно так! Я ведь вам объяснял, что мог бы всё это придумать и представить более реально. Но в том-то и дело, что ничего я не придумываю, я лишь записываю то, что происходит, и уж коли я написал так, значит, так оно и было. Честно-честно, мне и самому-то верится во всё это с трудом!

Роман застыл, как глыба мрамора. В первое мгновение он даже не понял, что же произошло. Эх, где же вы, Родены, Проксители и Церетели, ведь вот, перед вами, такой бесподобный материал! Был бы я ваятель, я б такое высек из него!

Оцепенение прошло быстро, и наконец-то наш бедный поэт стал осознавать, что перед ним не чудное видение его мечтаний, а существо земное, реальное!

А она же ничуть не удивилась такому приёму, словно предвидела его или, может быть, просто знала, как неотразима?! Ведь была она так прекрасна, что, будь на моём месте даже сам великий Пушкин, и он бы не нашёл нужных эпитетов (Сергеич, надеюсь, ты на меня не в обиде?!). Мороз-эстет слегка подкрасил её щёчки и оттенил припухлость губок, но он не груб с нею, не холоден, он нежен и осторожен. Угомонившаяся пурга, пошив из снежного пуха платье, бережно накинула его на неё и замолчала, знать, любовалась своим шитьём и, конечно, ею. Налюбовавшись, пурга вскочила на спину ветру и помчала прочь отсюда, чтобы ломать покой другим.

Да, здесь она покой сломала! Сердце Романа бьёт набат, лёгкие задыхаются, глаза слезятся. Весь свет плывёт и раскачивается, и глаза поэта не видят ничего и никого, только она перед ним, только ОНА! Каждая чёрточка, каждая деталь её ему знакомы, но она ещё прекраснее, ещё милее, чем та, которой он любовался в своих реальных мечтах!

Он бросился к ней, нет, он полетел к ней, как сокол, как коршун, как орлан. Сейчас, сейчас он бросится к её ногам, обнимет их и, наверное, умрёт от счастья! А если не умрёт, то расскажет, нет, пропоёт о своей любви и пусть она решает дальше, как ему жить, да и жить ли вообще!

Эх, как легко совершать безумные шаги, как легко признаваться в любви не в реальности, а лишь мысленно! Как легко находятся именно те слова, что нужны, как просто и непринуждённо они скатываются к стопам любимых! Вам это тоже знакомо? Тогда вы без труда поймёте, что никуда Роман не помчался, тем более, не полетел и не упал к ногам любимой! Как самый зачуханный истукан с острова Пасхи стоял он на крылечке и явно не в состоянии был что-либо сказать или сделать. Скорее всего, он бы так и окочурился от холода, если бы она не проявила инициативу:

– Я вижу, вас я удивила! – она потёрла носик варежкой и по-детски рассмеялась, но смех этот был некоей защитой – и в ней, верно, тоже жили робость и неловкость.

Роман от звуков волшебного голоска ожил и задышал, потом зачерпнул ладошкой мягкий пушистый снег, бросил себе в лицо, и его понесло. Он быстро о чём-то заговорил, засуетился, рывком распахнул дверь и предложил гостье войти.

Она вошла и первым делом прижалась к горячему печному боку:

– Как хорошо, боже мой! – прошептала она, словно пропела.

Потом скинула шуршащий пуховик и небрежно, но грациозно бросила его на стул. Красивый, узорчатый свитер был ей немножко велик, но, тем не менее, красиво и выгодно подчёркивал безукоризненные формы её фигуры.