Alexandr Weimar - Возлюби врага своего

– Я уже понял, герр капитан! Русские дерутся, как звери. Я один раз видел, как они шли в атаку – это было в начале войны. Я до сих пор не могу спокойно спать. С каждым днем у них появляется все больше и больше нового оружия. Я чувствую, мы хлебнем горя в этой бойне – это уж точно, – сказал я, философски размышляя.

– А ты, мой юный друг, смекалист. У вас, что в Ордруфе все такие!?

– Не все, но одаренных много, – сказал я, намекая на то, что в этом оркестре я играю первую скрипку.

Наш разговор перебил лай собак и странное шуршание. Я обернулся на звук. По улице страшной серой колонной тянулись русские военнопленные. Их глаза от усталости ввалились в черные глазницы, а лица поросли многомесячной щетиной. Было видно, что пленных «Иванов» гонят к вокзалу. Вдоль дороги мы видели русских женщин, которые протягивали пленным хлеб, шпик и молоко. Жандармы, конвоирующие пленных, не вмешивались, подачки со стороны местного населения, частично снимали проблему их питания для наших интендантов.

– Смотри, студент, это те бравые парни, которые в течение двух месяцев не давали нам покоя. Теперь они будут искупать свою вину, и работать на Великую Германию. Хотя я знаю русских. Мне кажется, что славяне в неволе работать не будут. Среди них обязательно появятся комиссары, которые даже в плену будут мутить воду и призывать к бунту.

– Герр капитан, я много раз слышал, про комиссаров, а что это за люди такие! – спросил тогда я, глядя на удаляющуюся колонну пленных.

В тот момент я вдруг представил, что будет со мной, если я попаду в плен. Что будет ждать меня в русском плену!? Избиения и голод, холод и непосильный каторжный труд? Я смотрел на пленных русских и чувствовал, что в моей душе появился какой— то осадок.

– Не бери в голову! Пленные Кристиан – это есть результат военных действий. Чем больше пленных, тем больше работы они смогут исполнить, чтобы выжить.

Ну что, студент, нам пор опрокинуть по штофу русского шнапса!? – спросил капитан.

– Так точно – ответил я, стараясь стереть из памяти эти лица людей, которых война обрела на такие страдания.

Стеклянные, узорчатые двери фронтового кабака открылись, и в одно мгновение в нос ударил терпкий запах сигарного дыма. В ресторане на сцене в свете софитов танцевали русские девушки, которые под музыку махали ногами, одетыми в черные шелковые чулки. За столиками в свете горящих электрических свечей, утопая в сигарном дыму, сидели военные всех родов войск. Они отдыхали после боев и тыловой службы. Это был офицерский ресторанчик. Рядовых солдат сюда не пускали, и я чувствовал себя не в своей тарелке.

– Эй, солдат, – крикнул один из офицеров. —Тебе, не кажется, что ты, немного заблудился? Ваш вонючий притон, находится рядом за углом.

Я застыл в каком— то непонимании и смотрел на Крамера. Тот искал место за столиком. Услышав пьяный окрик в мой адрес, капитан подошел к офицеру и вежливо сказал:

– Вам обер – лейтенант, должно быть стыдно. Это не простой обер— ефрейтор, а возможно будущий фельдмаршал. Сегодня я командую солдатом, а завра – завтра этот солдат будет командовать мной. Ведь судьба так непредсказуема – не правда ли лейтенант?! Неделю назад в рейде по тылам русских, этот герой спас мне жизнь. Поэтому он будет сидеть со мной за одним столом. Я командир разведывательной группы капитан Крамер – хочу этого. Вам теперь понятно обер – лейтенант?!

– Это заведение для офицеров, – сказал штабник, настаивая на своем. В зале наступила тишина, и все присутствующие, повернулись в сторону Крамера, желая видеть развязку этой истории.

– Этот обер – ефрейтор представлен к званию унтер – офицера, поэтому согласно укладу Вермахта, он имеет право, находится в офицерском клубе, – сказал капитан, и, выдвинув стул, сказал:

– Приказываю сесть!

– Есть, – ответил я, и грохнулся на стул, словно подкошенный вражеской пулей. Приказ есть приказ. Офицеры засмеялись, увидев мою реакцию. Я стал внимательно оглядывать окружающую меня публику. Подвыпившие летчики спорили о своем, и все еще продолжали летать, махая руками и кружась вокруг своего столика. Через минуту к нашему столу подошел русский кельнер. Его красная рубаха в мелкий горох с косым воротом и хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, подчеркивали в нем национальную сущность истинного славянина. Белоснежное полотенце, перекинутое через руку, еще более выявляло загадочный традиционный русский стиль. Он хитро улыбнулся и на ужасном немецком, спросил: