Игорь Костюченко - Царский самурай. Роман-апокриф

– Шалишь, брат, шалишь.

– Павел Петрович? – попробовал урезонить поручика педантично преданный субординации мичман, но поручик только еще раз внушительно помахал пальцем перед носом превратившегося в изваяние японца. Доктор Бэнс сказал по-английски:

– Почтенный Хэйхо-сэнсэй удручен тем, что показал вам этот свиток. Ему не следовало это делать.

– Почему? – изумились в один голос Николай и Джорджи. Бэнс пожал плечами.

– Видите ли, ваши высочества, на рисунке был изображен…

– Демон, – отрезал поручик Берендеев.

– Ха, выдающаяся глупость! – беспечно хохотнул Джорджи. Но доктор Бэнс заговорил серьезно и озабоченно.

– Да, действительно. Всадник с копьем – не святой Георгий. Это демон смерти, разрубающий кольцо вечной жизни. Мотив татуировки очень популярен в определенных кругах. Например, среди японских моряков. Торгового флота Окинавы.

Берендеев скептически хмыкнул при этих словах доктора. И немедленно опрокинул в себя еще одну чашку саке.

– Вот как? Что вы говорите? – Николай Александрович заметно побледнел. Старик-японец снова быстро-быстро заговорил, повалился на циновку. Обхватил свой голый, выбритый до синевы череп обеими руками, словно кто-то намеревался хватить по нему дубьем.

– Так суждено свыше! Благословенна милость Неба за счастье, о котором не мог помыслить старый Хэйхо. Опасность витает над твоей главой, но смерть отступит, и трость будет сильнее меча, и трость засияет блеском, – причитал старец. Он повалился на бок. Не переставая выкрикивать гортанные фразы. Доктор Бэнс спешил перевести все.

– Что? Что он говорит? – испуганно вскричал Николай. Он привстал со своего места и, казалось, жадно следил за каждым движением японца. А тот бился в конвульсиях. И кричал. Кричал. Словно дикая боль резала его сухое жилистое тело. Доктор Бэнс тоже кричал, едва успевая за речью мастера и не обращая теперь никакого внимания на изящность перевода. Зашуршал шелк – девушки-японки, прикрыв лица рукавами в знак печали, покинули зал.

– Два венца суждены тебе – земной и небесный, – пророчил японец, – Играют… играют..

– Что он говорит? – неустанно повторял Николай.

– Самоцветные камни играют на короне твоей, владыка могущественной державы. Но слава мира проходит, и померкнут камни на земном венце, сияние венца небесного пребудет во веки. Великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою. Ты будешь бороться за всех, и все будут против тебя. На краю бездны растут красивые цветы, дети рвутся к цветам и падают в бездну, если не слушают предупреждений отца. Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства…

Японец замер. Словно жизнь покинула его. Совсем. Навсегда.

– Он умер? – Николай испуганно посмотрел на Джорджи. Британский принц озадаченно крутил головой, дергал себя за мочку правого уха, будто пытался вывести себя таким нехитрым способом из состояния прострации. Джорджи вскочил и тронул запястье японца.

– Вы это так делаете, Бэнс?

– Что именно, ваше высочество? – осведомился доктор.

– Пульс. Мне кажется. Он вполне жив. Обморок. Взгляните.

Бэнс прислушался, наклонившись над телом японца.

– Совершенно правы, ваше высочество. Обыкновенный обморок. Или что-то вроде того. Подобное состояние наблюдается у якутских шаманов. После выхода из транса. Случай аналогичный.

– Надеюсь, эта глупая выходка не испортит нам вечер? – спросил принц Джордж, взглянув на поручика Берендеева. Жандарм меланхолично расправился под шумок с очередной чашкой саке, вытер мокрые усы. Крякнул.

– Разумеется.

Берендеев взял палочку и ударил в маленький бронзовый гонг, висевший над входом.

– Может, нам куда-нибудь в другое место отправиться? Ваше императорское высочество? – жалобно прошептал мичман Рябушкин.

– Что скажете, Павел Петрович? – спросил Берендеева Николай.

– Как вам будет угодно, ваше высочество. Здесь тоже совсем неплохо.

– Полагаете? – цесаревич тревожно следил за тем, как двое расторопных слуг уносили из зала бесчувственного мастера татуировок.

– Вполне, Николай Александрович, – уверенно отрезал, заметно покачнувшись, Берендеев. – Саке приличное подают. Обхождение. Ничего худого. Экзотика.

– А дамы? Где же дамы? – капризно перебил благоразумного поручика принц Джордж. Британец явно был расстроен массовым исчезновением девушек. Он забегал по комнате, запротестовал – потерян вечер, никаких развлечений. Пребывал принц в совершенном отчаянии. Он жестикулировал, как цыган на ярмарке, доказывая свою правоту сначала доктору Бэнсу, а потом и цесаревичу Николаю. Рябушкин даже подумал, что он никак не мог ожидать такого буйства от представителя туманного Альбиона: еще со школьной скамьи мичман был немало наслышан о невозмутимости, хладнокровии британцев, принимавших как должное любые житейские невзгоды. Цесаревич Николай смущенно улыбался, пытался шутить, но его робкие попытки водворить Джорджи хоть в какие-то рамки этикета оказались напрасны. Британец не слушал никого, он настаивал непременно покинуть ресторан и поискать другое заведение. Доктор Бэнс только вздыхал и с немым укором пронизывал поручика Берендеева испепеляющим взором. Но поручик уже успел хорошенько подзаправиться саке. Крепкий напиток действовал. Павел Петрович благодушно усмехался Бэнсу в лицо, без всякого политеса. А когда принц Джордж уже совсем перешел в решительную атаку, Павел Петрович позволил себе элегантно выкрутить фортель перед напудренным носом доктора и непринужденно заявить: