Вадим Гуща - Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези

Я касаюсь лба левой рукой в ритуальном жесте:

– Да будет так.

Ответный жест и навка переступает зыбкую лунную черту межу нами.

– Да будет так.

Что же ей так невыносимо хочется от меня получить? Откуда у нее семена перелет-травы? Невозможно подгадать место, время и заклинание, когда неизвестных в уравнении десятки. Откуда же она знала? Вот ведь, сучье племя.

Катастрофично не хватает данных. Мозг лихорадочно роется в воспоминаниях. Некстати всплывает в памяти шутливая задачка: из пункта «А» в пункт «Б», навстречу друг другу, по одноколейному пути вышли два поезда. И не столкнулись. Каждый поехал в свою сторону. Почему? Потому что не судьба! Так. Меняем условия. Машинистами навка и я. И поезда столкнулись. Потому что судьба? Или «потому что» – это ответ?

Навка уже вплотную ко мне. Я вздрагиваю. Сглатываю комок в горле. Обнимает за спину: никакого ощущения холода пальцев ее не сжатой ладони, не то, что у той, другой. Прижимается легонько. Хорошо хоть в пределах разумного, не вызывает телом отвращение и тошноту. «Но тунику измажет», злорадно думаю я. Навка запрокидывает голову, веки с длинными ресницами мягко прикрывают глаза, вздрагивают часто.

– Выполняй договор, волк.

Нежить ждет. Чуть припухлые приоткрытые губы с такого расстояния свели бы с ума любого мужчину, изумительно правильные черты лица с тонкими, скульптурной резки, ноздрями, точеная шея, да и запах у нее отнюдь не могильный. «Вцепиться бы ей в горло сейчас»: – проскакивает шальная мысль, но наклоняюсь. Несколько миллиметров до судьбы. Столкнутся или разминутся? Что произойдет? И произойдет ли прямо сейчас? И я прикасаюсь к губам навки.

Только неимоверно краткое мгновение я чувствую прохладную свежесть вечернего заката на ее губах, а затем не я – она целует меня.

Мириады желаний, жадных, зовущих, обжигающих, пронизывают меня насквозь. Разве нежить может быть такой? Я ощущаю ее всем существом: уткнувшуюся мне в подвздошье грудью, прильнувшую трепетным жаром губ, прижимающуюся бедрами до сладкой боли внизу живота.

Захлебываясь чувствами, беззвучно спрашиваю одним разумом:

– Кто же ты, нежить?

И ее сущность распахивается мне навстречу:

– Навка…

Волна нежности захлестывает меня с головой, вызывая такие же ответные чувства, и впервые за время отсутствия в Кройдане я слышу, как Сорка внутри меня радостно приветствует Братца – мужского симбионта настоящего навья женского пола – встряхивая мою память. Сорка! Неужели только присутствие рядом не живущей пробудило ее? Сколько раз Алеся вкладывала в наволочку моей подушки веточки березы, но симбионт наотрез отказывалась обозначить свое присутствие, а сейчас заполняет мое тело, толкая навстречу девушке.

…Жестокий мир Кройдана обязан вручить волку при рождении три подарка: имя, душу и сущность. И Макошь внимательно всматривается в новорожденного волчонка, прежде чем вытянуть из пряжи нити судьбы.

– Какое имя подарили ему?

– Эллекс, – в три голоса отвечают сестры Суденицы, и одна из них держит в руках волка, вторая – душу, третья – Сорку.

– Эллекс, – повторяет Род – и вспыхивает в ночном небе новая звезда.

– Эллекс, – богиня Жива принимает на руки новорожденного.

– Эллекс, – долго катает имя на языке Сварг, забирает у подручных богини судьбы душу, призрачную девочку симбионта Сорку – хранителя волка, и вдыхает их в маленькое тельце.

– Эллекс, – Макошь выдергивает из пряжи три нити, привязывает к звезде, зажженной Родом, и вкладывает их кончики в гибкие пальцы Судениц.

– Пусть вечно поворачивается Дышло Гражуля Колы, Эллекс, – ритуально склоняются в поклоне сестры, прикрывают веками незрячие глазницы, наматывают нити на пальцы, и начинают завязывать узелки на судьбе новорожденного волка, переплетая вместе три нити – Жизнь, Силу и Ненависть ко всему отличному от Навье…

«Эллекс?»: – я не понимаю странного обращения симбионта, и оглушительная тишина заставляет меня открыть глаза. Навка отступила на несколько шагов. Я больше не чувствую к ней ненависти. И отлично понимаю почему. Долго пытаюсь осознать, откуда мы здесь. Цепляюсь взглядом за серость бледнеющей полоски занимающегося рассвета. Вспомнил.

– Семена.

Протягиваю руку, и неимоверная тоска кованым обручем стягивает сердце. Навка какая-то потухшая. Грязная туника, взъерошенные волосы, все такое же прекрасное лицо, но сама совершенно изменившаяся. Она словно во сне. И я впадаю в ступор – руки навки бессильно висят вдоль тела и обе ладони раскрыты. Семена умерли.