Линкольн Чайлд - Меч карающий

– Знаете, у меня есть вопрос, хотя он и может показаться глупым. Но всё же – что на самом деле представляет из себя Меч Святого Михаила?

Воцарилось неловкое молчание.

– Ну, давайте посмотрим, – сказал Сен-Джон, поджимая губы. – Я всегда предполагал, что у него, конечно, украшенный драгоценностями эфес – сверху серебряный орнамент и позолота, быть может, лезвие со множеством желобков. Нечто в этом роде.

– Но почему тогда Окхэм сказал, что это величайшее сокровище Индии?

Сен-Джон помолчал, очевидно, пребывая в некотором замешательстве.

– Если честно, я об этом не задумывался. Полагаю, я просто не могу ответить, честно. Быть может, у меча в некотором роде духовное или мифическое значение. Ну, знаете, если он – что-то вроде испанского Экскалибура [9].

– Но если у Окхэма действительно было столько сокровищ, как вы говорите, тогда почему он придавал такое чрезмерное значение мечу?

Сен-Джон уставил на Малина пару водянистых глаз.

– Истина в том, доктор Хатч, что ничто в моих документах не даёт ни малейшего ключа к тому, что на самом деле представляет из себя Меч Святого Михаила. Известно лишь, что это был тщательно охраняемый, глубоко почитаемый объект. Так что, боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос.

– Я знаю, что это, – с ухмылкой заявил Вопнер.

– И что же? – спросил Сен-Джон, с готовностью ступая в расставленный для него капкан.

– Ну, вы же знаете, как тяжело приходилось мужчинам – так долго в море, без женщин. И тогда, в минуты отчаяния, этим Мечом Святого Михаила они…

Он не договорил, и в воздухе повисла непристойная пауза. А на лице Сен-Джона проступило выражение глубокого шока и отвращения.

Хатч открыл дверь с задней стороны спальни родителей и вышел на маленький балкон. Времени лишь пол-девятого, но Стормхавэн уже уснул. Восхитительный бриз конца лета собрался среди деревьев, окружающих старый дом, и остудил щёки Малина, пошевелил волосы на затылке. Доктор опустил две чёрные папки на побитое непогодой кресло-качалку и сделал шаг вперёд, к перилам.

За гаванью город спускался вниз – к воде – россыпью огней, скатываясь по холму улицами и площадями. Так тихо, что было слышно перекатывание гальки на линии прибоя, позвякиванье такелажа у пирса. Одинокая лампочка светилась над передней дверью «Суперетты Бада». Булыжники, которыми вымощены мостовые, отражали лунный свет. А намного дальше высокая худая башня маяка Бёрнт-Хэд предупреждающе мерцала с оконечности утёса.

Малин едва не позабыл об этом крохотном балкончике на втором этаже, спрятанном под фронтоном старого дома в стиле американского ампира. Но сейчас, у перил, к нему вернулся сонм воспоминаний. О том, как они с Джонни играли в покер в полночь, когда родители уехали в «Причал», чтобы отпраздновать годовщину свадьбы; о том, как они с братом высматривали огни машины, что должна вот-вот вернуться, и он чувствовал себя гадким, но в то же время взрослеющим. И после, когда он посматривал вниз на дом семьи Норскатт, в ожидании хоть мельком увидеть Клэр в окне её спальни.

Клэр…

Где-то раздались смех и короткие тихие бормочущие голоса. Хатч вернулся в настоящее и устремил взор в направлении гостиницы. Несколько сотрудников «Талассы» зашли в здание, дверь за ними закрылась, и вокруг снова стало тихо.

Взгляд устремился выше, вдоль рядов строений. Вот библиотека, её фасад из красного кирпича в прохладном ночном свете кажется тёмно-розовым. Дом Билла Баннса, покосившийся и провисший, один из старейших в городе. И у вершины холма – большой, обшитый гонтом дом, предназначенный для конгрегонциального священника: рабочий кабинет в тени; единственный пример архитектуры «стик-стайл» во всём графстве.

Хатч помедлил ещё несколько мгновений, устремив взгляд в море, на вуаль тьмы, в которой спрятался остров Рэгид. Затем со вздохом вернулся к креслу, уселся и взял в руки чёрные папки.

В первой оказалась распечатка расшифрованной порции журнала Макаллана. Как и сказал Сен-Джон, в ней кратко описывалось, как архитектора взяли в плен и заставили работать, чтобы создать тайник для трофеев Окхэма, такой тайник, к которому мог вернуться за золотом лишь сам пират. Презрение Макаллана к капитану пиратов, его ненависть к команде варваров, его ужас от жёстких и беспутных условий ясно сквозили в каждой строчке.

Журнал оказался краток, и вскоре Малин отложил его в сторону, чувствуя любопытство насчёт второй половины и раздумывая, сколько времени понадобится Вопнеру, чтобы её расшифровать. Прежде чем Хатч оставил его каюту, программист успел горько пожаловаться на то, что ему приходится делать двойную работу – криптаналитика и техника. «Проклятая сетка! Работа для водопроводчиков, а не программистов. Но капитан не будет счастлив, пока в команде не останутся лишь он и Стритер. „Соображения безопасности“, ну только, блин, подумать! Никто не собирается украсть наши сокровища. Вот увидишь – к завтрашнему дню, как только установки будут на месте, все топографы и вспомогательные инженеры исчезнут. Станут историей».