Линкольн Чайлд - Меч карающий

Неожиданно она отстранилась.

– Нет, Малин, – хрипло сказала она, поднимаясь на ноги и отряхивая платье.

– Клэр… – заговорил было он, пытаясь дотянуться до неё.

Но она уже отвернулась.

Хатч смотрел, как Клэр, спотыкаясь, возвращается на тропинку и стремительно исчезает среди зелёных стен, окружающих полянку. Сердце бешено колотилось, по венам неслась неописуемая смесь похоти, чувства вины, адреналина. Любовная связь с женой пастора; Стормхавэн бы этого никогда не простил. Он только что совершил один из самых безумных поступков в жизни. Ошибка, идиотская потеря самоконтроля… И, однако, когда Малин поднялся на ноги и медленно направился прочь другой тропой, воспалённое воображение снова и снова возвращалось к тому, что могло случиться, если бы Клэр не отстранилась.

Ранним утром следующего дня Хатч рысью преодолел короткую тропинку к Главному лагерю и распахнул дверь офиса Сен-Джона. К его удивлению, историк уже сидел там, отодвинув пишущую машинку в сторону. Перед ним возлежали с полдюжины открытых книг.

– Не думал, что вы будете здесь так рано, – выпалил Хатч. – Как раз собирался оставить вам записку, чтобы вы нашли время зайти ко мне в медпункт.

Англичанин откинулся в кресле, потирая пухлыми пальцами уставшие глаза.

– Если честно, я в любом случае хотел с вами поговорить. Я сделал интересное открытие.

– Я тоже.

И, не говоря ни слова, Хатч выложил перед Сен-Джоном толстую пачку жёлтых страниц, сложенных в несколько папок. Расчистив место на заваленном столе, историк разложил папки перед собой. Пока он их просматривал, усталость как рукой сняло. Поднося к глазам очередной старинный пергамент, Кристофер перевёл взгляд на доктора.

– Где вы это раздобыли? – спросил историк.

– В старом шкафу на чердаке. Это записи исследований моего деда – я узнал почерк на некоторых листах. Он стал одержим сокровищем, знаете ли, и это его погубило. После того, как дед умер, мой отец сжёг почти все записи, но, думается мне, упустил эти.

Сен-Джон снова уставился на документ.

– Удивительно, – пробормотал он. – Некоторые из этих данных ускользнули даже от наших исследователей в Archivos de los Indios [47] в Севилье.

– Я основательно подзабыл испанский, поэтому не смог перевести всё. Но меня больше всего заинтересовал вот этот материал, – сказал Хатч, указывая на папку с надписью Archivos de la Ciudad de Cadiz . [48]Внутри лежала потемневшая, нечёткая фотография оригинального манускрипта, основательно потрёпанного.

– Так, посмотрим, – сказал Сен-Джон и приступил к чтению. – " Записи двора города Кадис, 1661-1700. Восьмой месяц шестнадцатого числа . Хм… Всё правление Святого Римского Императора Каролуса II – иными словами, Чарльза II – нас сильно тревожили пираты. Лишь в одном 1690-м году Королевский Морской Флот – или серебряный, хотя на Flota de Plata также перевозили немало золота…

– Читайте дальше.

– … Был захвачен и разграблен подлым язычником, пиратом Эдвардом Окхэмом, который нанёс короне ущерб в девяносто миллионов реалов. Он стал нашей величайшей чумой, истинным злом, натравленным супротив нас самим диаволом. После долгих размышлений, тайные советники дозволили нам получить в распоряжение Меч Святого Михаила – величайшее, самое секретное и ужасное наше сокровище. Во имя Святого Отца, да сжалится Господь над нашими душами за деяние сие .

Сен-Джон опустил папку и заинтересованно наморщил брови.

– Что значит — величайшее, самое секретное и ужасное наше сокровище ?

– Понятия не имею. Может быть, они считали, что меч обладает чудодейственной силой, что он испугает Окхэма. Что-нибудь вроде испанского Эскалибура.

– Едва ли. Мир вступил в эпоху Просвещения, не забывайте, а Испания в те годы была одним из самых цивилизованных государств Европы. Не сомневаюсь, что тайные императорские советники не верили в средневековые предрассудки, и уж тем более не полагались на них в делах государственной важности.

– Если меч и в самом деле не был проклят, – в шутку пробормотал Хатч, драматически закатывая глаза.

Сен-Джон не улыбнулся.

– Вы успели показать это капитану Найдельману?

– Нет. Если честно, я собирался по электронной почте отослать запись старому другу, которая живёт в Кадисе. Маркизе Гермионе Конца де Хоенцоллерн.

– Маркиза? – переспросил Сен-Джон.

Хатч улыбнулся.

– По внешности вы бы так не сказали. Но она обожает нудить о своём знатном происхождении и длине родословной. Я познакомился с ней, когда работал с " Medicins sans Frontiures" [49] . Крайне эксцентричная особа, ей почти восемьдесят, но она прекрасный исследователь, читает на всех европейских языках и множестве древних диалектов.