— Премного обязан, ваше превосходительство.
— Да. Документы и все прочее получите у моего адъютанта. Помните. Кругом кишат их агенты. При встречах осторожно. Ну да я полагаю…
— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство.
Удивительно четко поворачивается этот Святцев. И так ритмично идет. Генерал с удовольствием смотрит ему вслед.
— Одну минутку, капитан.
— Слушаю ваше превосходительство.
— Вы какое училище окончили.
— Павловское военное, ваше превосходительство.
— Можете идти.
II
ДВАДЦАТЬ один год. Это очень немного. Но когда в них шесть лет, целых шесть лет напряженной борьбы трудной и ответственной работы в подполье под вечной угрозой ареста, ссылки, смерти может быть, тогда двадцать один год это большая жизнь.
С детства в душных отравленных пылью свинца комнатах типографии, с детства под непосильной тяжестью работы. Работа с раннего утра до поздней ночи. С детства вокруг брань и побои, с детства зверская нужда железными пальцами рыданий сдавливающая горло. Проклятое детство.
И только одно светлое пятно на серых днях его прошлого один образ раз навсегда оставшийся в памяти врезавшийся в нее глубоко, глубоко. Незабываемый образ.
Наборщик Лядов. Высокий, худой, с ввалившейся грудью, то и дело разрываемой припадками кашля, с усталыми, глубоко запавшими глазами, и такими ласковыми пальцами покрытых свинцовой пылью рук.
Вспомнишь его и так вот и представляешь себе его руку на взъерошенных детских волосах и ласковый голос:
— Что, Петька, трудно?
Всегда плакать хотелось и смеяться вместе, когда он говорил так.
Каморку его вспоминаешь, в которую взял он мальчишку, когда отец с перепоя нырнул под какой-то барский автомобиль, и в которой впервые услышал Петька странные и красивые слова о свободе, о борьбе и о том чему теперь он отдал всего себя: партии.
Здесь и началось. Вначале когда в каморку Лядова собирались по вечерам какие- то люди, Петьку отсылали:
— Пойди-ка посиди на кухне немного. Потом отсылать перестали, потом дали какое-то пустяковое поручение, потом еще и еще, и наконец маленький Петька стал товарищем Петром членом РСДРП и самым ярым непримиримым большевиком.
Самое тяжелое, пожалуй, это годы военной службы. Досрочный призыв по случаю того, что немцы намяли русской армии шею в Карпатах, и вот товарищ Петр рядовой учебной команды, потом унтер-офицер на фронте. Хорошо что недолго, год только. Пришел семнадцатый и разметал старые полки для того, чтобы на их месте новые красные отряды строить волею рабочих и крестьян…
И вот сегодня он сидит в маленькой комнате на пятом этаже большого каменного дома, из окна которой видно море с белеющими тут и там парусами и внимательно выслушивает слова боевого приказа.
— Вы ведь знаете английский язык, товарищ.
— Да, я жил год в Америке.
— Ну так вот, мы достали вам прекрасные документы. Вы Джон Хьюг, лейтенант английской службы. До завтрашнего утра у вас есть время изучить их. Едете с секретным поручением в штаб Добрармии. Определенных заданий не даем. Основное: получить максимум сведений, принести максимум вреда, наладить связь с нашими частями. Сегодня вечером займите номер в самой лучшей гостинице. Пароход отходит завтра утром. Все в порядке. Есть виза, пропуск.
Несколько минут в комнате было тихо. Как-то не хотелось сразу разорвать напряженное молчание. Потом лейтенант английской службы Джон Хьюг поднялся и пожал руку человека сидевшего за столом.
— Прощайте товарищ.
— Прощайте… В коридоре осторожно… Не ударьтесь о шкаф.
III
ПАРОХОД переполнен пассажирами. Даже в столовой первого класса заняты все диваны. Двое генералов поместились в каюте капитана. Помощник залучил к себе двух шансонеток, едущих в штаб Добрармии развлекать героев.
Остальные по пять, по шесть жались в маленьких тесных каютах.
Капитан мечется из стороны в сторону, бранясь и крича изо всех сил своего простуженного вечными ветрами горла, стараясь втиснуть всех имеющих билеты.
А тут еще этот англичанин. Непременно один. Секретное поручение. И эта удручающая бумажка с иностранной печатью и подписями каких-то знатных сэров.
— Не могу, не могу, — надрывается капитан.
— Мой очень важная дел. Мой необходим. Мой ходит жаловаться консул.
— А чорт бы тебя побрал английская образина, что с тобой делать.
— Виноват. Имею честь говорить с капитаном парохода.
— А что…
И вдруг капитан умолкает и застывает с открытым ртом. Рядом с англичанином стоит… тьфу ты чорт. Или от шума и возни в глазах двоится: да ведь это тот же англичанин только в форме русского офицера. Капитан свирепо трет глаза огромными кулаками. Нет не помогает. Два одинаковых человека только в разных костюмах. И тот второй в военном тоже требует отдельной каюты и сует в нос бумаги с подписью самого Гришина-Алмазова.
Читать дальше