Уилбур Смит - Пылающий берег

— Мишель, подожди! Подожди меня, Мишель!

Она все еще кричала, когда чьи-то нежные руки разбудили ее.

— Успокойся, Нэм Чайлд, — прошептала над ней Х-ани. — Демоны сна напугали тебя, но посмотри-ка, они уже ушли.

Тело Сантен по-прежнему содрогалось от рыданий, и тогда старая женщина прилегла рядом, накрыла своей меховой накидкой ее и себя, прижала девушку и стала гладить по голове. Очень скоро та успокоилась. Тело бушменки пахло дымом, и жиром животного, и еще какими-то дикими травами, но запах этот не был отталкивающим. Наоборот, от тепла, исходившего от Х-ани Сантен стало уютно и хорошо, через некоторое время она уснула снова, на этот раз кошмары больше не снились.

А Х-ани не спала. Старикам не требуется спать столько, сколько молодым. Но в ее душе разлился покой. Физический контакт с другим человеческим существом был тем, чего ей крайне не хватало все эти долгие месяцы. С самого детства она знала, насколько это важно. Матери-бушменки носили своих детей привязанными к груди с младенчества, и вся последующая жизнь подрастающих Саков проходила в постоянном общении с остальными членами клана. На этот счет у них даже поговорка имелась: «Одинокая зебра легко становится добычей льва». Издавна клан бушменов жил как единый организм, в котором все тесно взаимосвязано.

Подумав об этом, старая женщина опечалилась. Воспоминание о погибшем клане вновь тяжело сдавило ей грудь: выносить его нестерпимо больно. В семействе О-хва и Х-ани было девятнадцать человек — три сына и три их жены, одиннадцать детей их сыновей. Самую младшую из внучек Х-ани еще не успели отнять от груди, а у старшей девочки, которую Х-ани любила самой нежной любовью, первый раз пошла менструация, когда болезнь обрушилась на клан.

То была чума, о которой не только они, но и вообще в племени Санов никогда не слышали. Болезнь победила так быстро и была такой жестокой, что до сих пор Х-ани не могла ни разобраться в ней, ни примириться с тем, что произошло. Она началась с того, что стало болеть горло, потом перешла в страшную лихорадку, от нее кожа горела огнем, казалось, что при прикосновении пальцы опалит жаром. Чума вызывала такую жажду, какой не испытываешь и в самой Калахари, имя которой «Великая сушь».

Сначала умерли самые маленькие дети, буквально на второй или третий день после появления первых симптомов болезни. Старшие были уже настолько ослаблены болезнью, что не осталось сил похоронить их. Крошечные тела, брошенные на жаре, начали очень быстро разлагаться.

А потом лихорадка прошла, и все поверили, что болезнь их пощадила. Они похоронили своих малышей, но танцевать и петь поминальные песни духам детей, отправившихся в путешествие в другой мир, все-таки не смогли, так как были слишком уж слабы.

Однако, как оказалось, болезнь вовсе не пощадила, она просто изменила свой лик и вернулась новой страшной лихорадкой, наполнив легкие водой. Внутри все хрипело и булькало, люди задыхались, умирая.

Умерли все, за исключением О-хва и Х-ани, но и эти двое были так близки к смерти, что прошло много дней и ночей, прежде чем они набрались достаточно сил. Когда старики более или менее поправились, то станцевали танец, в честь своего клана, хотя и знали, что теперь он обречен. Х-ани оплакивала малышей, которых она уже никогда больше не поносит у себя на бедре и не порадует своими сказками.

А потом они стали обсуждать причину и смысл этой трагедии; говорили об этом без конца, сидя у костра ночью, по-прежнему объятые глубочайшей скорбью, пока однажды вечером О-хва не сказал:

— Как только наберемся достаточно сил для путешествия, — а ты знаешь, какими опасными бывают такие путешествия, — мы должны отправиться к Месту Вечной Жизни, потому что только там найдем ответ на то, что все это значит, и узнаем, как мы сможем умилостивить злых духов, которые нанесли нам такой удар.

Из печальных воспоминаний Х-ани вернулась на землю, снова ощутив рядом с собой молодое, плодоносящее тело. Ее боль чуть отступила, ибо в ней вновь пробудился материнский инстинкт, в высохшей, давно оставшейся без молока груди вдруг шевельнулось что-то, казалось, навсегда убитое великой болезнью.

«Может быть, — подумала Х-ани, — духи уже смилостивились. Ведь мы совершаем паломничество в священную землю, и они сотворили благодеяние, так что старая женщина услышит крик новорожденного еще раз перед тем, как умереть».

На рассвете Х-ани раскупорила один из маленьких рожков, висевших у нее на поясе, и смазала ароматной мазью солнечные ожоги на щеках и носу Сантен. Потом обработала синяки и ссадины на руках и ногах и не переставала болтать, пока это делала. Она позволила девушке выпить тщательно отмеренную порцию воды. Сантен все еще наслаждалась ее вкусом, держа во рту, словно это был редчайшей марки бордо, когда без дальнейших церемоний бушмены поднялись с земли, повернулись лицами на север и побежали вдоль берега моря прежней размеренной трусцой.