Лев Квин - Ржавый капкан на зеленом поле

— Все занято?

— Вы умница! Всего одна лишь вакансия. Точнее, даже полвакансии.

— Полвакансии?.. Так это же прекрасно. Я буду занята всего лишь несколько часов в день.

— Я просто не решаюсь вам ее предложить. — Розенберг выглядел чрезвычайно смущенным.

— Ну вот! То обнадеживаете, то теперь вот, оказывается, ничего нет. Зачем эта игра?

— Что вы, барышня Вера!.. Работа есть, но… Не слишком подходящая для особы благородного происхождения.

— И все же?

— Вечерняя уборщица.

Розенберг виновато отводил взгляд.

— Ужасно! Как вы смеете! — Внутренне я ликовала. — Это ужасно!..

— Я понимаю ваше состояние, барышня Вера… В других обстоятельствах я бы никак не решился… Но теперь… При всех отрицательных сторонах есть и известные преимущества… Во-первых, это у меня в отделе, а уж я-то смогу облегчить вашу участь. Во-вторых, жалованье не такое уж мизерное. — Он назвал сумму. — К тому же я позабочусь о льготных доплатах.

Но я вроде и не слушала.

— Уборщица! До чего же можно докатиться!.. А впрочем… ха-ха! Кто я такая сейчас? Та же уборщица, если хорошенько разобраться… Да к тому же еще и без оплаты…

— Вот видите! — воспрянул духом Розенберг и принялся с новым жаром уговаривать меня. — Считаю своим долгом предупредить, что этот Межгайлис закоренелый холостяк, старый, известный всей Риге волокита. Он еще начнет приставать к вам, вот увидите!..

Он убеждал меня так пылко, что я, негодуя, возмущаясь, стала все же потихоньку сдаваться…

Запросили Центр, получили добро.

Розенберг оказался не таким уж большим начальником, каким ему хотелось бы казаться. В его распоряжении были лишь два древних старичка-архивариуса да одна машинистка, злющая старая дева из прибалтийских немцев, с крючковатым, совсем не арийским носом. Ко мне она сразу же воспылала лютой ненавистью. Как потом выяснилось, была веская причина: «полвакансии» вечерней уборщицы Розенберг отхватил именно у нее.

Обязанности мои были несложными. Я приходила к трем, переодевалась в черный просторный халат и до семи вечера, по строго разработанному ежедневному графику, пылесосила полки, на которых хранились архивные документы. Позже, когда в учреждении кончалась работа и все отправлялись домой, убирала остальные помещения. Их было немного, всего три комнаты.

Вот и весь мой труд!

Рабочее место самого Розенберга находилось в хранилище, где с этой целью был выгорожен угол. Его образовывали две стенки, обитые листами кровельного железа. Дверь закрывалась на сейфовый замок с массивной задвижкой. А когда Розенберг уходил надолго, еще и запечатывалась сургучом.

Как мне удалось выяснить позднее, там хранились наиболее важные документы, так называемая рабочая, или активная, часть архива, и за их сохранность капитан Розенберг отвечал собственной головой.

Межгайлис похвалил мое решение поступить в полицейский архив, хотя, казалось, он должен был быть недовольным, теряя даровую рабочую силу. Больше того, если до сих пор я ютилась в каморке у кухни вместе с Дашей, то теперь Межгайлис выделил в мое распоряжение отдельную, вполне приличную комнату. И даже отказался брать за нее плату.

Это не было благотворительностью, как могло показаться на первый взгляд. Хитрый лис искал свои выгоды. Его махинации с золотом в любой момент могли обернуться для него крупными неприятностями, и тогда личные связи в полиции ему очень бы пригодились.

Розенберг всегда оставался со мной после работы — в его обязанности вменялось опечатывать на ночь все помещения и сдавать охране. Сидя верхом на стуле, лицом к спинке, он беспечно болтал о всякой ерунде и подгонял беспрестанно:

— Да стоит ли вам так возиться, барышня Вера! Вам не кажется, что нас уже заждались у «Шварца»?

И он пел куплет популярной эстрадной песенки:

— Ну как же, Эвальд, я должна убрать.

— Сами уберут, не маленькие!

А иногда, правда не слишком часто, он даже спускался вниз и приводил мне в помощь двух-трех солдат из караульного помещения:

— Отдохните, вы устали, барышня Вера! Эти бравые молодцы полны желания услужить даме.

Пока его ухаживания не шли дальше приглашения в кафе и любезничания в подъезде, когда он привозил меня домой на ночном извозчике.

Но долго тянуться так не могло, и мы с Фридрихом придумали историю про моего жениха, немецкого летчика, который считался погибшим во время одного из налетов на Москву. Теперь ему предстояло срочное воскрешение на горе бедному Розенбергу — пока еще только в письмах.