Лев Квин - Ржавый капкан на зеленом поле

Пехотная улица, больше похожая на деревенскую, как обычно, пустовала. Здесь жила городская беднота, главным образом — сапожники, работавшие на дому для больших фирм, некоторые, в том числе Ковальский, подрабатывали еще и на починке обуви. Только клиентов у них было немного. Обитатели соседних улиц, экономя сантимы, чинили свои башмаки сами, а более состоятельным горожанам сюда было слишком далеко.

Казимир Ковальский еще зимой отправил свое многочисленное семейство подкормиться на хутор к родственникам, а сам занялся домиком, отделав его как картинку. Мастером он был великим, работал с любовью, и неказистое, сколоченное из чего попало жилище преображалось с каждым днем. Резные ставенки, наличники, даже петушок на крыше… А когда он взялся за забор, старательно отделывая каждый колышек, и к его домику стала сбегаться падкая на зрелища ребятня со всей округи, неожиданно забеспокоился Пеликан.

— Так не годится! У тебя явочная квартира, а не выставка.

— Так что, по-твоему, я должен теперь жить как в конюшне?

— Во всяком случае ты не должен привлекать к своему дому внимания.

Разговор происходил при мне, на той неделе, когда мы договаривались о предстоящей поездке в Ригу. Но, видно, трудовой пыл Ковальского не охладился. За эти дни он приладил к своему новенькому ярко-зеленому, с гранеными пиками верхушек частоколу такую же ярко-зеленую калитку с замысловатой щеколдой.

Калитка эта и успокоила меня окончательно. Я смело вошел в дом.

И сразу, еще в сенях, понял, что попался.

— Проходите, проходите, — ухмыльнулся носатый, с усиками под Гитлера, полицейский, появляясь из своего убежища за дверью. — Вас уже ждут — заждались!

Мне не оставалось ничего другого, как подчиниться.

В просторной комнате, которая служила Ковальским и мастерской, и кухней, и столовой, а по ночам еще и спальней для младшего поколения, на низких сапожных стульчиках с кожаными ремнями, приколоченными к раме крест-накрест, сидели двое в штатском. Густым облаком висел табачный дым, из чего я сделал заключение, что они здесь давно — сам Ковальский не курил.

— Вот! — радостно доложил полицейский. Явился!

И сразу вышел. Караулить следующего.

— Ага! — Один из двоих, коренастый, с приплюснутым, как у боксера, носом, резво вскочил на ноги. — Кто такой? К кому? — Его маленькие невыразительные свиные глазки впились в меня злыми буравчиками. — Ну!

— Человек. Гражданин Латвийской республики. Звать Арвид Ванаг. Пришел к сапожнику. А вы кто такие?

Он пропустил мои колкости, а заодно и вопрос, мимо ушей.

— Зачем?.. Зачем пришел?

Я пожал плечами:

— Зачем ходят к сапожнику?

Мне впервые приходилось сталкиваться с охранниками вот так, лицом к лицу. Но я давно готовил себя к такой встрече. В конце концов, почти каждому подпольщику, как бы он ни берегся, предстоит эта неприятность. Теперь все зависело от того, как я смогу выкрутиться. Ковальский, конечно, арестован, но он не проговорится, тут уж можно биться об заклад.

— Да, зачем? — Охранник подступил ко мне вплотную, задирая вверх свой расплюснутый боксерский нос; он был много ниже меня. — Зачем ходят к сапожнику?

— Не костюм же шить, ясное дело! Чинить обувь, наверное.

— Ах, чинить обувь! Садись!

— Спасибо, я лучше постою, если недолго.

— Недолго?

Он переглянулся со вторым, и оба, как по команде, оглушительно захохотали.

— Ну, это еще как знать — долго-недолго! — Охранник толкнул меня в плечо: — Садись — кому сказано!

Пришлось опуститься на низкий стул.

— Я лично думаю, что меньше, чем пятью годами, ему никак не отделаться. Как считаешь, Таврис?

— В лучшем случае! — пробасил второй охранник. — А то и все семь. Смотря какой судья попадется.

— Скинь свои лапти! Раз, два! — скомандовал охранник с битым носом; он явно был здесь за старшего.

— С какой стати?

Раз уж начал, придется до конца играть роль серьезного, с чувством собственного достоинства парня.

— Ты же сам говоришь: к сапожнику пришел. Вот мы и починим… А ну, без разговоров!

Больше тянуть нельзя было. Я молча расшнуровал свои парадные черные туфли.

— Проверь, Таврис!

Второй охранник, длиннорукий и длинноногий, какой-то весь словно развинченный в суставах, брезгливо морщась, поднял туфли за задники и беглым взглядом окинул подошвы.

— Целехоньки! Месяц как куплены, не больше.

— Ну, что ты теперь скажешь? Зачем тебе вдруг понадобился Ковальский?

Он резко замахнулся, но не ударил. Ему определенно не терпелось перейти от слов к делу. Однако пока я не подследственный, даже не арестован, нас еще разделяет невидимая грань, которую он не решается переступить. Вот позднее, в охранке, можно будет дать волю рукам.